Какие особенности характера моцарта и сальери. Сравнительная характеристика образов Моцарта и Сальери (по трагедии А. С. Пушкина «Моцарт и Сальери»). Исторические персоны в трагедии
Моцарт :
Постой же: вот тебе,
Пей за моё здоровье.
Но божество моё проголодалось.
Он же гений,Как ты да я.
А гений и злодейство -Две вещи несовместные.
Здоровье, друг.
За искренний союз,
Связующий Моцарта и Сальери ,
Двух сыновей гармонии.
Когда бы все так чувствовали силу
Гармонии! Но нет: тогда б не мог
И мир существовать;
Никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни;
Все предались бы вольному искусству.
Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого прекрасного жрецов.
Сальери:
Все говорят: нет правды на земле.Но правды нет - и выше.
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял как труп. А ныне - сам скажу - я ныне
Завистник .
Я завидую; глубоко,
Мучительно завидую. - О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений - не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан -А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?.. Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля;
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери.
Пошёл, старик. Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь.Я знаю, я.
Я избран, чтоб его
Остановить - не то, мы все погибли,
Мы все, жрецы, служители музыки...
Но ужель он прав,
И я не гений?
Гений и злодействоДве вещи несовместные. Неправда:
А Бонаротти? или это сказка
Тупой, бессмысленной толпы - и не был
Убийцею создатель Ватикана?
Характеристика героя
МОЦАРТ — центральный персонаж трагедии А. С. Пушкина «Моцарт и Сальери» (1830). Пушкинский М. столь же далек от реального Вольфганга Амадея Моцарта (1756−1791), сколь и весь сюжет трагедии, основанный на легенде (ныне опровергнутой), будто Моцарт был отравлен Антонио Сальери, питавшим к нему жгучую зависть. Известен комментарий Пушкина, касающийся интриги трагедии: «Завистник, который мог освистать „Дон Жуана“, мог отравить его творца». В этом высказывании ключевым словом является гипотетическое «мог», указывающее на художественный вымысел. Подобное указание содержится в «ошибках» Пушкина относительно моцартов-ских произведений, упоминаемых в трагедии (например, после слов «слепой скрыпач в трактире разыгрывал voi che sapete» следует ремарка «старик играет арию из Дон-Жуана»; в действительности это строка арии Керубино из «Свадьбы Фигаро»). Независимо от происхождения подобных ошибок (случайны они или преднамеренны), эффект, создаваемый ими, дезавуирует документальность изображаемого. Образ М. представлен в трагедии двояко: непосредственно в действии и в монологах Сальери, который только и думает о нем, оставаясь наедине с самим собой, разъедаемый завистью к «гуляке праздному», озаренному бессмертным гением «не в награду» за труды и усердие. М., каким он явлен в действии, близок словесному портрету, составленному Сальери. Он и гуляка, и «безумец», музыкант, творящий спонтанно, без каких-либо умственных усилий. У М. нет и тени гордости относительно своего гения, нет ощущения собственного избранничества, которое переполняет Сальери («Я избран…»). Патетические слова Сальери: «Ты, Моцарт, бог» — он парирует иронической репликой, что «божество мое проголодалось». М. столь щедр к людям, что готов видеть гениев чуть ли не в каждом: и в Сальери, и в Бомарше, а за компанию и в себе самом. Даже нелепый уличный скрипач в глазах М. чудо: ему чудно от этой игры, Сальери — чудно воодушевление М. презренным фигляром. Щедрость М. сродни его простодушию и детской доверчивости. Детское в пушкинском М. не имеет ничего общего с манерной ребячливостью героя модной в 80-е годы пьесы П. Шеффера «Амадей», в которой М. был выведен капризным и вздорным ребенком, досаждающим грубостью и дурными манерами. У Пушкина М. по-детски открыт и безыскусен. Примечательная особенность — у М. отсутствуют реплики-апарте, произносимые «в сторону» и выражающие обычно «задние мысли». Таких мыслей у М. нет в отношении Сальери, и он, разумеется, не подозревает, что поднесенная тем «чаша дружбы» отравлена. В образе М. нашел выражение пушкинский идеал «прямого поэта», который «сетует душой на пышных играх Мельпомены и улыбается забаве площадной и вольности лубочной сцены». Именно «прямому поэту» в лице М. дарована высшая мудрость, что «…гений и злодейство — две вещи несовместные» — истина, которую так и не понял Сальери.
Ответ оставил Гость
МОЦАРТ - центральный персонаж трагедии А.С.Пушкина «Моцарт и Сальери» (1830). Пушкинский М. столь же далек от реального Вольфганга Амадея Моцарта (1756-1791), сколь и весь сюжет трагедии, основанный на легенде (ныне опровергнутой), будто Моцарт был отравлен Антонио Сальери, питавшим к нему жгучую зависть. Известен комментарий Пушкина, касающийся интриги трагедии: «Завистник, который мог освистать «Дон Жуана», мог отравить его творца». В этом высказывании ключевым словом является гипотетическое «мог», указывающее на художественный вымысел. Подобное указание содержится в «ошибках» Пушкина относительно моцартов-ских произведений, упоминаемых в трагедии (например, после слов «слепой скрыпач в трактире разыгрывал voi che sapete» следует ремарка «старик играет арию из Дон-Жуана»; в действительности это строка арии Керубино из «Свадьбы Фигаро»). Независимо от происхождения подобных ошибок (случайны они или преднамеренны), эффект, создаваемый ими, дезавуирует документальность изображаемого. Образ М. представлен в трагедии двояко: непосредственно в действии и в монологах Сальери, который только и думает о нем, оставаясь наедине с самим собой, разъедаемый завистью к «гуляке праздному», озаренному бессмертным гением «не в награду» за труды и усердие. М., каким он явлен в действии, близок словесному портрету, составленному Сальери. Он и гуляка, и «безумец», музыкант, творящий спонтанно, без каких-либо умственных усилий. У М. нет и тени гордости относительно своего гения, нет ощущения собственного избранничества, которое переполняет Сальери («Я избран…»). Патетические слова Сальери: «Ты, Моцарт, бог» - он парирует иронической репликой, что «божество мое проголодалось». М. столь щедр к людям, что готов видеть гениев чуть ли не в каждом: и в Сальери, и в Бомарше, а за компанию и в себе самом. Даже нелепый уличный скрипач в глазах М. чудо: ему чудно от этой игры, Сальери - чудно воодушевление М. презренным фигляром. Щедрость М. сродни его простодушию и детской доверчивости. Детское в пушкинском М. не имеет ничего общего с манерной ребячливостью героя модной в 80-е годы пьесы П.Шеффера «Амадей», в которой М. был выведен капризным и вздорным ребенком, досаждающим грубостью и дурными манерами. У Пушкина М. по-детски открыт и безыскусен. Примечательная особенность - у М. отсутствуют реплики-апарте, произносимые «в сторону» и выражающие обычно «задние мысли». Таких мыслей у М. нет в отношении Сальери, и он, разумеется, не подозревает, что поднесенная тем «чаша дружбы» отравлена. В образе М. нашел выражение пушкинский идеал «прямого поэта», который «сетует душой на пышных играх Мельпомены и улыбается забаве площадной и вольности лубочной сцены». Именно «прямому поэту» в лице М. дарована высшая мудрость, что «…гений и злодейство - две вещи несовместные» - истина, которую так и не понял Сальери.
МОЦАРТ - центральный персонаж трагедии А.С.Пушкина «Моцарт и Сальери» (1830). Пушкинский М. столь же далек от реального Вольфганга Амадея Моцарта (1756-1791), сколь и весь сюжет трагедии, основанный на легенде (ныне опровергнутой), будто Моцарт был отравлен Антонио Сальери, питавшим к нему жгучую зависть. Известен комментарий Пушкина, касающийся интриги трагедии: «Завистник, который мог освистать «Дон Жуана», мог отравить его творца». В этом высказывании ключевым словом является гипотетическое «мог», указывающее на художественный вымысел. Подобное указание содержится в «ошибках» Пушкина относительно моцартов-ских произведений, упоминаемых в трагедии (например, после слов «слепой скрыпач в трактире разыгрывал voi che sapete» следует ремарка «старик играет арию из Дон-Жуана»; в действительности это строка арии Керубино из «Свадьбы Фигаро»).
Независимо от происхождения подобных ошибок (случайны они или преднамеренны), эффект, создаваемый ими, дезавуирует документальность изображаемого. Образ М. представлен в трагедии двояко: непосредственно в действии и в монологах Сальери, который только и думает о нем, оставаясь наедине с самим собой, разъедаемый завистью к «гуляке праздному», озаренному бессмертным гением «не в награду» за труды и усердие. М., каким он явлен в действии, близок словесному портрету, составленному Сальери. Он и гуляка, и «безумец», музыкант, творящий спонтанно, без каких-либо умственных усилий. У М. нет и тени гордости относительно своего гения, нет ощущения собственного избранничества, которое переполняет Сальери («Я избран…»). Патетические слова Сальери: «Ты, Моцарт, бог» - он парирует иронической репликой, что «божество мое проголодалось». М. столь щедр к людям, что готов видеть гениев чуть ли не в каждом: и в Сальери, и в Бомарше, а за компанию и в себе самом. Даже нелепый уличный скрипач в глазах М. чудо: ему чудно от этой игры, Сальери - чудно воодушевление М. презренным фигляром. Щедрость М. сродни его простодушию и детской доверчивости. Детское в пушкинском М. не имеет ничего общего с манерной ребячливостью героя модной в 80-е годы пьесы П.Шеффера «Амадей», в которой М. был выведен капризным и вздорным ребенком, досаждающим грубостью и дурными манерами. У Пушкина М. по-детски открыт и безыскусен. Примечательная особенность - у М. отсутствуют реплики-апарте, произносимые «в сторону» и выражающие обычно «задние мысли». Таких мыслей у М. нет в отношении Сальери, и он, разумеется, не подозревает, что поднесенная тем «чаша дружбы» отравлена. В образе М. нашел выражение пушкинский идеал «прямого поэта», который «сетует душой на пышных играх Мельпомены и улыбается забаве площадной и вольности лубочной сцены». Именно «прямому поэту» в лице М. дарована высшая мудрость, что «…гений и злодейство - две вещи несовместные» - истина, которую так и не понял Сальери.
