Скандальная слава Татьяны Егоровой: Почему книга воспоминаний тайной жены Андрея Миронова вызвала бурю негодований. Скандальные мемуары об андрее миронове оказались проплаченными Тем не менее замуж вы вновь так и не вышли
8 января исполняется 74 года актрисе театра и кино Татьяне Егоровой
, чье имя в последнее время упоминается в основном в связи не с ее ролями, а с книгами, одна из которых – «Андрей Миронов и я»
– вызвала такой резонанс, что страсти вокруг нее не утихли до сих пор. Эта книга была опубликована спустя 13 лет после смерти Андрея Миронова, в ней Татьяна Егорова с предельной откровенностью рассказывала не только о своем многолетнем романе со знаменитым актером, но и о многих других известных коллегах, которым она дала очень нелестные характеристики. Из-за этого Егорову называли сумасшедшей самозванкой, а ее мемуары – «гнусной книгой», женской местью, попыткой свести счеты с коллегами, но она уверена в том, что поступила правильно.
В официальных биографиях Андрея Миронова имя Татьяны Егоровой обычно не упоминалось – писали только о двух его женах, Екатерине Градовой и Ларисе Голубкиной. Поэтому откровения Егоровой стали для всех настоящим шоком, а ее слова подвергали сомнению. Замысел книги она вынашивала давно – всю жизнь актриса вела дневники и записывала фразы Андрея Миронова и его матери. И когда в 1999 г. ей предложили опубликовать мемуары, она принялась за работу. Говорила, что решилась на это потому, что к этому времени об Андрее Миронове начали забывать.
Роман Миронова и Егоровой был стремительным и страстным и продолжался с перерывами на протяжении 21 года. Он начался прямо на сцене, во время совместной репетиции спектакля «Над пропастью во ржи». Ей на тот момент было 22 года, а ему – 25. Вместе с Андреем Мироновым должна была играть другая актриса, но она заболела, и ее заменила выпускница театрального училища Татьяна Егорова. По ее словам, это была любовь с первого взгляда.
Их роман в театре ни для кого не был тайной, и, по словам Егоровой, Миронов был готов жениться на ней, но его мать была против их брака. Егорова казалась ей слишком дерзкой и прямолинейной, хотя актриса считает, что ее не устраивали все невестки просто потому, что она фанатично любила сына и не хотела ни с кем его делить.
В своей книге Татьяна Егорова утверждает, что была единственной настоящей любовью в жизни Андрея Миронова, а все остальные женщины были «для вида, для обозначения ». После того, как актриса потеряла ребенка, рождения которого Миронов не хотел, она не могла ему простить предательства, ведь вскоре после этого он женился на Екатерине Градовой: «Делать приходилось вид брака, а на меня бросать пламенные взоры, но от меня они отскакивали как от стенки горох. Устроить это брачное представление у меня под носом, на глазах у всего театра, и это после моей трагедии с ребенком! Нет! Это очень жестоко! Не прощу никогда! ».
Егорова уверена в том, что на Екатерине Градовой он женился только для того, чтобы отомстить ей после очередной бурной ссоры – и якобы поэтому этот брак не продержался долго. Таких безапелляционных заявлений в книге много, что заставляло знакомых говорить, что актриса слишком преувеличила и исказила факты.
Знаменитый артист умер прямо на руках у Татьяны Егоровой, в том же театре в Риге, где они познакомились. Ему стало плохо во время спектакля, за кулисами он потерял сознание и больше не приходил в себя. Его последними словами были: «Голова… больно… голова! ». После смерти Андрея Миронова Егорова год проболела, а затем ушла из театра и больше никогда не выходила на сцену. Говорит, что находиться среди недоброжелателей в Театре Сатиры больше не могла, а в другие театры устраиваться не захотела, так как, по ее признанию, «выросла из актерской профессии, как дети вырастают из старой одежды ». Ей больше не хотелось играть одни и те же роли и повторять заученные слова: «Здесь, на земле, останется совсем другая «Танечка». Она покинет театр, построит дом, станет жить у ручья и рубить дрова. Все, как он просил ». Поэтому она нашла для себя другое занятие – стала писать пьесы и романы.
Как это ни удивительно, но с Марией Мироновой – матерью актера, которую Егорова считала главной виновницей их несостоявшегося брака, в последние годы она была очень близка. Через несколько лет после смерти актера женщины начали общаться и много времени проводили вместе. Татьяна даже поселилась на их семейной даче в Пахре и представлялась всем не иначе как «вдова Миронова». Она признавалась: «Любая женщина была для ее сына недостаточно хороша, недаром же Мария Владимировна говорила, что родила Андрея для себя. А потом, когда Андрюши не стало, нас объединила любовь к нему… У нас с нею много тайн, которые никогда никто не узнает ».
После выхода книги «Андрей Миронов и я» Татьяну Егорову неоднократно обвиняли во лжи, Ширвиндт, в адрес которого она не пожалела яда, называл ее Моникой Левински, но ни один из оскорбленных знакомых не подал на нее в суд за клевету – актриса уверена, что это обязательно бы случилось, напиши она неправду. По ее словам, возмущение коллег вызвали не лживые наветы, а наоборот, чрезмерная откровенность и искренность автора. Другой вопрос – должны ли быть границы, за которые пускать посторонних людей в свою и чужие жизни неприемлемо? Сама же Егорова говорит, что на самом деле написала в своей книге только половину правды. А ее продолжают клеймить и… читать!
Пока споры вокруг скандальной книги не утихают, некоторые знакомые признают: в изображении отношений актера с матерью Егорова была во многом права: .
Эстрадный артист Александр Менакер в день, когда родился его сын Андрей, произнес: «Пусть он будет подарком для всех женщин страны!» — и перенес дату появления на свет ребенка с седьмого на восьмое марта. Крестным Андрея Миронова стал легендарный Леонид Утесов, а карьера звезды ему, казалось, была уготована с детства.
Об удивительном обаянии Миронова слагали легенды. Женщины были без ума от одного только взгляда на его киногероев в фильмах: «Три плюс два», «Бриллиантовая рука», «Невероятные приключения итальянцев в России», «Достояние Республики», «Небесные ласточки», «12 стульев», «Обыкновенное чудо». Каждая роль — сумасшедший успех и слава. Говорят, Миронов мечтал сыграть у Андрея Тарковского и Никиты Михалкова, но предложения так и не получил. Впрочем, ему хватало и работы в родном Театре сатиры. Он и ушел из жизни как настоящий артист. Не доиграв роль, прямо на сцене. Это случилось 14 августа в Риге, где гастролировал театр. Миронов играл в спектакле «Женитьба Фигаро». В третьем акте ему стало плохо, и спектакль прервали. Два дня врачи сражались за жизнь знаменитого артиста, но в сознание Андрей Александрович так и не пришел…
Миронова любили многие женщины, но своей судьбой он называл Ларису Голубкину. Она прожила с Андреем Александровичем 13 счастливых лет и память о знаменитом муже хранит до сих пор.
- Лариса Ивановна, существует расхожая фраза о том, что время лечит. Вы излечились от любви к Миронову?
— (Долгий вздох.) Знаете, что я отвечу? Написано огромное количество воспоминаний об Андрее его жен, вдов и просто женщин. Но неужели вы думаете, что кто-то из нас может сказать истинную правду?! Ведь не скажут. И самое противное, что сочиняют о нем истории, фантазируют, придумывают то, чего и близко не было.
- И вы тоже?
— Сложно ответить. В каком-то смысле и я, наверное, в их числе. Понимаете, все наши отношения с Андрюшей преподносятся как сказка. Мол, были такой принц и принцесса. Потом он ушел из жизни, она хотела прыгнуть с пятнадцатого этажа — не удалось. И она тоскует по нему все 24 года. Но это же все неестественно и цинично. Конечно, страшно, что люди уходят из жизни… Помню, через месяц после того, как Андрюша умер, мне пришлось ехать с театром на гастроли. Отказаться не было никакой возможности, и как бы мне ни хотелось, я отправилась в дорогу. Театр тогда гастролировал в Сочи, где в совминовском санатории отдыхали мои друзья. Так получилось, что все свободное время я проводила у них. Ходила к самой известной в то время массажистке в Сочи.
- Она, конечно, сразу узнала знаменитую пациентку…
— Представьте себе, нет. Но мне это было на руку — не узнала, и слава Богу. Я приходила к ней каждый день, ложилась на кушетку и отмечала, что массажистка все время находилась в приподнятом настроении. Она радовалась, веселилась, излучала просто какую-то эйфорию. В конце концов я не выдержала и спросила, почему она так довольна. И тут она мне с улыбкой сообщает: «Да я недавно мужа похоронила!» И так счастлива при этом была. Оказывается, муж на протяжении нескольких лет рассказывал, что похоронит ее, и даже показывал где. Но судьба распорядилась иначе, и теперь радости женщины не было предела. Помню, это заставило тогда задуматься, как странно устраивается жизнь…
- Но вас-то, надеюсь, Миронов не пугал?
— У нас были совершенно иные отношения. Наша с Андрюшей жизнь протекала так же весело, как меня массировала та женщина из Сочи. Мы прожили вместе 13 лет. Вот уже 24 года, как я без Миронова. Почти в два раза больше, чем с ним прожила. За это время даже СССР превратился в… не знаю, во что. В общем, жизнь продолжается.
- Тем не менее замуж вы вновь так и не вышли.
— Меня всегда раздражала эта идиотская фраза: «Надо устраивать свою личную жизнь». Со времени смерти Андрюши я слышала ее от своих знакомых постоянно и просто возненавидела! Может, если бы я была вот той массажисткой и меня пугали на протяжении всей совместной жизни, я бы начала ее устраивать. Но мне этого не хотелось. Не скажу, что все 24 года тоскую о Миронове, это было бы неправдой. Но нового мужа я не искала. Просто время, которое прожила без него, дало мне возможность сейчас рассуждать об Андрее без показухи. Получается, только я знаю и хорошо помню, каким он был.
«BMW» для супруга «выбила» я»
- И каким же?
— Он не был доктором наук, профессором, академиком. Андрей был актером, а значит, не имел никаких особых привилегий. Я не могла себе позволить не работать, как это сделала бы, скажем, жена академика Королева. Кстати, моя мама не работала, но наша семья была вполне обеспечена. Мы же с Андреем трудились на равных. Правда, совершенно не для того, чтобы, как это говорят, «себя обустроить». Вещи бытовые нас не волновали. Может, потому что я долго жила с родителями, ни в чем особо не нуждаясь. Мой папа девять лет работал в Германии, как раз в то время, когда мне хотелось модно одеваться. Сказать, что родители меня избаловали до умопомрачения, нельзя, но и что такое дефицит, я не знала. И у Андрюши особых запросов не было. Он всегда жил неплохо, потому что его родители были весьма состоятельные люди. Но опять лишь в силу того, что неустанно работали на эстраде. И Мария Владимировна, и Александр Семенович имели очень неплохой вкус и знали меру, но из «ноздрей золото не перло». И Андрей был довольно сдержан в одежде.
- Тем не менее у него, одного из немногих в Москве, была иномарка.
— Это я ему «выбила» «BMW». Но это случилось уже в 1985 году, за два года до смерти Андрюши. Помню, он тогда лежал в больнице после тяжелой операции по удалению лимфоузлов. Я пришла его навестить, и вдруг он говорит: «Даже никто не может мне «Мерседес» подарить». Тогда я пошла к министру торговли СССР и стала его убеждать, что надо позволить Миронову купить «Мерседес». Надо ведь понимать, в годы СССР иметь дорогую иномарку было чуть ли не преступлением, если ты не имеешь соизволения «свыше». В магазине, как сейчас, тогда ничего не продавалось. С покупкой «Мерседеса» была у нас целая история, я долго ходила по разным инстанциям. В конце концов оказалось, что эту машину уже забрал какой-то военный адвокат, зато нам разрешили купить «BMW». Я была счастлива! Представьте, Андрея выписывают из больницы, а на улице его ждет новенькое авто. Помню, он радовался, как дитя! Приехал на ней в наш двор, созвал друзей, посадил всех в машину, давай возить. Андрей по-особому относился к машинам, холил, лелеял их. До этого он ездил на «Волге», были и «Жигули». Причем все машины покупал за собственные деньги, без помощи родителей.
- Миронов, наверное, как звезда советского театра и кино зарабатывал приличные деньги.
— Ну что вы! У меня и то была больше ставка, чем у Андрея, поскольку было еще и музыкальное образование. Я имела лишь филармоническую ставку, а он — актера драмы. Тогда, конечно, можно было и «халтурить» — ездить по концертам, но за это могли и посадить. Мы с Андреем этим не занимались. Помню, как-то ему предложили проехать с таким «туром», но он отказался. Сказал, что не хочет рисковать своей репутацией. Вся загадка Миронова в том, что он был обаятелен от природы и органичен невероятно. Самое интересное, не прикидывался и на полном серьезе любил свою профессию.
- Что же так долго он обаять вас не мог? Сколько лет «обхаживал»?
— Лет десять, наверное. Но почему же, обаял Андрюша меня сразу. Еще с той нашей первой встречи, когда я пришла на день рождения к своей подруге Наталье Фатеевой. Мне тогда было всего 22 года. Девчонка!
- И никаких романов до Миронова?
— Что вы! Мама чуть ли не за ручку водила меня до 25 лет. Папа был кадровый офицер, человек строгих правил. Он не хотел, чтобы я становилась актрисой. Поддержала меня мама, и отцу пришлось смириться. О романах с актерами и речи не было. Когда я встретила Андрюшу, не обратить внимание на него было просто невозможно. Но никакого постельного романа у нас долго не было. Да и не скажу, что мы влюбились друг в друга буквально с первых минут. Хотя, когда я училась на последнем курсе училища, Андрей первый раз сделал мне предложение. Приехал с корзиной цветов и тут же выпалил: «Выходи за меня замуж!» А я: «Не хочу!» Он просто обомлел: «Все хотят, а ты не хочешь!» Никто меня не понял, но я чувствовала, что не люблю Миронова. Да и он особого трепета ко мне тогда не испытывал.
«В канун дня рождения Андрюши мне всегда кажется, что он где-то рядом»
- Вы не жалели потом о «потерянных» годах?
— Нет. Значит, так должно было случиться. Мы разбежались, потом сошлись, вновь разошлись. Это были долгие отношения. Андрею надо было «побегать» на стороне, я это понимала. И 
хорошо, иначе он начал бы тягаться по теткам в семейной жизни. А так сидел при жене. Не потому, что постарел, просто кое-что понял в этой жизни. И я к тому времени, как мы стали жить вместе, уже была научена…
- Известно, что вас как родную приняла даже строгая нравом мать Миронова Мария Владимировна.
— Не понятно почему, но все наши родные, видевшие меня и Андрея вместе, сразу говорили, что мы созданы друг для друга. Наверное, так это и было, раз, пройдя через многие житейские испытания, мы все же остались вместе. Как-то Андрей мне сказал, что я очень похожа на его мать. В его устах это было высшей похвалой.
- Говорят, именно от мамы Миронов унаследовал буквально патологическую любовь к чистоте.
— Когда мы с Андреем начали жить вместе, сразу стало понятно, кто в доме главный. Ему для этого совершенно не пришлось как-то самоутверждаться. Андрей даже голос никогда не повысил на меня, разве что по пустякам. Да мы и не ругались с Мироновым. Такая ровная, семейная жизнь. Что касается чистоты, то в этом Андрюша был категоричен. Стол должен был быть сервирован по всем правилам всегда, не только по праздникам. Он ненавидел беспорядок, в доме должно быть идеально чисто. Андрей так привык, так было в доме его родителей. Он страшно не любил всякие перестановки. Если что-то появлялось из вещей без его ведома, начинал злиться.
- Известна история о том, как он пришел к вам в дом со своим креслом и лампой.
— Привез вещи на грузовике — зеленое кожаное кресло, старинную лампу и… импортный унитаз. Это был настоящий дефицит. Помню, следом за ним пришел Александр Менакер и сказал, что мы не уживемся, поскольку его сын тяжелый человек. Но я возразила: «Я его не звала, Андрей сам пришел. Поживем — разберемся… » С этого и началась наша семья…
- Случилось так, что у вас даже дни рождения с разницей лишь в один день.
— Да, у Андрюши 8 марта, а у меня — 9-го. Обычно мы их совмещали. О праздновании Международного женского дня, конечно, речь не шла. Обычно собирались у нас дома компанией 8 марта. Специально делали декорации, разыгрывали сценки, хохотали… После смерти Андрюши я практически ничего в доме не меняла. Так мне спокойнее. А в канун его дня рождения вообще кажется, что он где-то рядом. Со мной…
Артисту было всего 46 лет, когда он ушел навсегда в образе бессмертного оптимиста Фигаро. И сам остался бессмертен. Неподражаем. Обожаем. Навечно любим. «Подарок женщинам» — так близкие шутливо называли Андрея Александровича, поскольку он родился точнехонько в Международный женский день. В этом марте Андрею Миронову могло бы исполниться 75 лет… В преддверии этой даты корреспондент «ТН» пообщалась с Александром Анатольевичем Ширвиндтом и Михаилом Михайловичем Державиным, составлявшими в свое время вместе с Мироновым бесподобное трио, точно охарактеризованное Валентином Гафтом: «Любимцы публики, кумиры, / Без выходных играют дней. / Три Мастера одной «Сатиры». / Одной и той же — так точней». Результатом беседы с двумя Мастерами стали, как и хотелось, спонтанные, хаотичные воспоминания-зарисовки, передающие флер их отношений в той навсегда исчезнувшей жизни.
Ширвиндт:
Это сейчас Миронов стал легендарным, великим, а тогда мы просто дружили. Он — Дрюсик, я — Маска. Такие прозвища… Я знал Андрюшку с детства, с его шестилетнего возраста, наши родители близко общались. Долгое время он был для меня мелюзгой, шелупонью.
Неудивительно: когда я, будучи уже человеком выпивающим, оканчивал школу, он учился в четвертом классе. Когда студентом-четверокурсником я выступал в шоу в Театре эстрады, Андрюшины родители — Александр Семенович Менакер и Мария Владимировна Миронова, — сидя в зрительном зале, говорили своему сыну-восьмикласснику: «Видишь, Шура уже артистом работает». А когда Андрей поступил в наше Театральное училище имени Щукина при Театре имени Вахтангова, я уже начал там преподавать и в качестве педагога делал ему дипломный водевиль «Спичка меж двух огней».
Державин: Да, в юности разрыв в возрасте казался очень внушительным. Я познакомился с Андрюшей, когда он, став студентом нашего училища, образовался у нас в компании. Казалось бы, младше меня на пять лет, но и я, и все мы относились к нему как к младшему брату. По устоявшейся традиции он помогал нам, старшекурсникам: таскал декорации к спектаклям, занавес открывал, в массовках участвовал… А вот ведь как вышло: годы спустя именно Андрей переманил нас в Театр сатиры, где мы служим до сих пор.
Слева — Лариса Голубкина, справа — Наталия Белоусова. На руках у Александра Анатольевича — Маша Голубкина (на даче у Ширвиндтов в Новом Иерусалиме, 1970-е)
Ширвиндт: После выхода на экраны картины «Бриллиантовая рука» мой сын купил открытку из серии «Актеры советского кино» с портретом Миронова, а потом попросил у него автограф. Тот не смог отказать отпрыску своего товарища и коллеги и написал на обороте: «Миша, твой папа тоже хороший артист. С уважением, Андрей Миронов». Таким образом Мишка завоевал безусловный авторитет среди соучеников. А я сделал правильный вывод по поводу своего места в профессии.
Если серьезно, отношение к труду у Андрея было совершенно гипертрофированное — просто запойный трудоголик. Жил по принципу, который сам и сформулировал: надо стараться все делать хорошо — плохо оно само получится. И если уж он брался за что-то… Например, невероятных усилий мне стоило затащить Миронова на радио. Но когда он все-таки соглашался, строго предупреждал: «Имей в виду — на четверть часа, не больше!» И потом на протяжении двух часов (!) записывал моноложек в юмористической программе — десятки разных вариантов предлагал. Эх,
как жаль, что это не сохранилось! Но покидал он студию все равно абсолютно недовольный результатом, так же гневно вскрикивая: «Вот к чему приводит дружба — к полуфабрикату!»
Державин: Правда, Андрюша крайне серьезно подходил к творчеству, хотя играл веселые, комичные роли. Говорил: «Отношение к актерской работе как к приятному времяпрепровождению может быть только по недоразумению». Каждый эпизод в кино, каждую сцену в театре, каждый номер на эстраде он репетировал тысячи раз, доводя до филигранности, до совершенства.
Долгие годы Андрей страдал от жестокого заболевания — фурункулеза. На теле образовывались жуткие фурункулы, которые мучили его болями, гноились, лопались. Приходилось то и дело менять рубашки, за один концерт он переодевался несколько раз… Водолазки с воротом, закрывающим шею, в которых все привыкли его видеть, — лишь маскировка заболевания. Андрей не мог допустить, чтобы зрители узнали о его проблеме. Допустим, на спектакле «Ревизор» всегда были овации, особенно в том месте, где Хлестаков падает со стола на руки Бобчинского и Добчинского (мы с Шурой). Каждый раз мы договаривались, с какой стороны ловить Андрея — как ему будет менее болезненно. Перед спектаклем он просил: «Сегодня давайте на правый бок упаду». Много раз мы предлагали отменить эту мизансцену, но он категорически отказывался: «Ни в коем случае, это же так эффектно!» Уникальный человек — мужественный, терпеливый, никогда не жаловался…
В спектакле «Ревизор». На заднем плане: Александр Ширвиндт и Михаил Державин в ролях Добчинского и Бобчинского
При этом он был очень остроумный. Помню премьеру «Вишневого сада», где я играл Епиходова. Она состоялась на Малой сцене Театра сатиры, а там нет кулис. Пьеса, как известно, заканчивается словами Фирса: «А человека-то забыли…» В нашем спектакле он, по замыслу Валентина Плучека, после этих слов умирает. Играл его Георгий Менглет. Дальше — поклоны. Первым кланяется Андрей Миронов, исполнявший роль Лопахина, за ним — мы. Не видя, умер уже Фирс или еще нет, Андрюша, выдержав небольшую паузу, стремительно выходит на поклон и… так же стремительно возвращается — со словами: «Рано вышел, Фирс еще агонизирует…»
В том же «Вишневом саде» в одной из сцен Лопахин говорит Епиходову: «Что у тебя сапоги так скрипят?» Но как сделать, чтобы они действительно заскрипели? Я купил детские резиновые игрушки, заложил их в брюки и нажимал, чтобы они пищали. Когда отыграли сцену, Андрюша обратился ко мне с пафосом: «Патологический неуспех!» Зрители не восприняли моей тонкой придумки и никак на нее не отреагировали.
На сцене Андрей был очень смешлив, и я не мог отказать себе в удовольствии «колоть» его. Ради этого то грим видоизменял (по секрету от него приклеивал себе усы или лысину, нос, уши оттопыривал, с костюмом какую-то хохму придумывал — разлетающиеся пуговицы, например), то реквизит забавный отыскивал. Миронов постоянно ждал от меня очередного розыгрыша, на сцене давился от хохота, а потом со смехом пенял мне: «Сволочь! Что ж ты творишь, паршивец?!»
Державин: на сцене Андрей был очень смешлив, и я не мог отказать себе в удовольствии «колоть» его. В спектакле «Трехгрошовая опера» (1980)
Ширвиндт:
Без импровизации на сцене существовать невозможно. Играя спектакль несколько лет подряд, сам себе становишься фонограммой. «Безумный день, или Женитьбу Фигаро» мы с Мироновым сыграли 450 раз! Чтобы хоть как-то оживить происходящее, вызвать непосредственные реакции, устраивали друг другу неожиданные провокации. Помню, Андрей произносит свой монолог — текст пулеметной
очередью от зубов отскакивает, — а я вдруг вставляю: «Это что за хамство?!» От неожиданности он вздрагивает, в глазах замирает вопрос: «Ты что?!», немыслимым усилием воли перебарывает желание рассмеяться, и… мы начинаем играть органично.
Вообще, вели мы себя, безусловно, не как солидные люди, отцы семейств. Вваливались к кому-нибудь домой гурьбой среди ночи, расходились под утро. Вместе нам всегда было очень хорошо и весело. Дурачились, пели, пили, часто не в меру. Изрядно выпив, включали наш гимн — музыку Нино Роты из фильма Феллини «8 1/2», брались за руки и вели по кругу хоровод — сначала в одну сторону, потом, по сигналу, в другую.
Ширвиндт: мы вели себя не как солидные люди. Вваливались к кому-нибудь домой, расходились под утро. С Ларисой Голубкиной в гостях у Веры Васильевой (начало 1970-х)
Однажды ночью у Андрюши возникло свежее предложение — дернуть в Шереметьево нашей большой компанией и устроить там пикник. Дернули. Даже сына моего маленького, Мишку, взяли — помогать разжигать костры. Практически на взлетной полосе пирушку организовали. Когда над головами пролетали самолеты, Марк Захаров, всегдашний участник всех наших затей, вскакивал и гнал их криком: «Кыш отсюда!» А Миронов носился по полю и руками делал знаки, приглашая приземлиться у наших костров. Жены нас за все эти выходки ненавидели…
Собирались после спектаклей часто, и заводилой, как правило, был Андрей. В антракте я звонил домой с предупреждением. Варианта было два: «Будь в напряжении!» (что означало: мы отправляемся к кому-то) или «Сервируй!» (то есть гости идут к нам).
Любили «пугануть» — неожиданнно нанести визит ничего не подозревающему человеку. Когда Андрюшка женился на Ларисе Голубкиной, по завершении свадебного пиршества молодожены поехали на дачу жениха в Красную Пахру. А наша компания — я с женой Татой, Марк Захаров и Гриша Горин с супругами — решила разнообразить их брачную ночь. Нагрянули с воплями, стали стучать в окна. Андрей, кстати, страшно обрадовался. И мы тут же устроили пикник.
Ширвиндт: мы часто собирались после спектаклей, и заводилой, как правило, был Андрей. Снимок сделан Наталией Белоусовой, женой Александра Анатольевича (начало 1980-х)
В другой раз решили «пугануть» Дрюсика в Ленинграде, где он снимался. Денег на дорогу не было, взяли у Татьяны Ивановны Пельтцер — у нее всегда водились. Более того, она вместе с нами поехала в Шереметьево. Компания собралась внушительная: Марк Захаров с женой Ниной, мы с Татой и Пельтцер. Прилетев в пункт назначения, мы направились в гостиницу, где жил Андрей. Но за время нашего перелета ему позвонила мама, Мария Владимировна, и лаконичным сообщением «Жди!» предупредила о нашей безумной затее. Видимо, ей кто-то донес. Когда мы
подъехали к «Астории», при входе нас встречал Андрей — в красной ливрее, с салфеткой на согнутой руке. На полном серьезе бесстрастно сказал: «Ваш столик — номер два». Дальше был ужин, потом ночная прогулка по Ленинграду с танцами и хоровым исполнением нашего «гимна», затем, по предложению Марка, — попытка взять Зимний дворец, к которому мы добирались в кузове грузовика, развозившего почту. Почему мы его в результате не взяли, уже не помню. Под утро пили кофе на Московском вокзале — из громадного бака с краниками и прикованной цепью кружкой. Андрюша нас провожал, и какой-то человек, проходя мимо, пропел: «Весь покрытый зеленью, абсолютно весь…» Выглядели мы жалко…
Ширвиндт: вместе нам всегда было очень хорошо и весело. Дурачились, пели, пили… С Марком Захаровым на съемках фильма «Умеете ли вы жить?» (Харьков, 1970)
Во всех наших сумасшедших молодежных сборищах — где бы мы ни встречались — всегда присутствовала актерская составляющая, они сопровождались розыгрышами, капустниками. Особенно дни рождения Андрея. Однажды все пришли к нему с поздравлениями, а на столах — пусто, только бутылка водки и рюмки. Мы, конечно, выпили — в уверенности, что все яства припрятаны. Заглянули на балкон — пусто, в холодильник — тоже ничего. Все уголки в квартире облазили — нет никакой еды! «Андрей, — говорим, — ну хватит, что за ерунда!» А он в ответ: «Ну, выпили же, отметили день рождения, вот и спасибо!» Выходим, матерясь, на улицу, и в этот момент из автобуса, стоящего перед
подъездом, грянул марш «Прощание славянки». Андрей приглашает нас в автобус, где расположился духовой оркестр, и мы все едем в загородный ресторан на Москве-реке, где рассаживаемся за шикарным банкетным столом…
Державин: А как же весело мы снимались в фильме «Трое в лодке, не считая собаки»! Основные съемки — на реке Неман. Нас троих загружали в лодку и, чтобы не гонять туда-сюда, на весь день отправляли на середину речки. Между нами и съемочной группой, которая оставалась на берегу, курсировали дежурные водолазы. Мы обустраивались с комфортом: протаскивали с собой закусочку, выпивку и в перерывах потчевали себя. С берега иногда через мегафон доносился голос: «Что вы там делаете?!» Мы кричали в ответ: «Репетируем». Разумеется, выпивки не хватало, и мы посылали одного из водолазов, в котором были точно уверены: не настучит, не ляпнет сдуру, что, мол, ребята там пьют. Деньги, чтобы ненароком не промокли, мы, свернув в трубочку, прятали в… презервативы.
Державин: на съемках фильма «Трое в лодке, не считая собаки» мы обустраивались с комфортом: протаскивали с собой в лодку закусочку, выпивку и в перерывах потчевали себя (1979).
Ширвиндт: А зарубежные гастроли! Однажды театр был в Италии. По обыкновению, все мы практически без денег. Знакомые, из местных, повели нас с Андрюшкой на вещевой рынок. Приятель, когда-то учившийся во ВГИКе, подкинул нам деньжат. Мы попали в гигантское сооружение, напоминающее катакомбы, где в полумраке разглядывали товар — неисчислимое количество дешевого тряпья, бывшего в употреблении. Словом, комиссионка, по-нынешнему секонд-хенд. Я купил себе замшевую куртку. Был счастлив: осуществилась давняя, затаенная мечта… Когда дома с гордостью ее надел, на спине обнаружилась дырка от пули. Потом нам рассказали, что горы тех товаров собирали после разборок итальянских мафиозных группировок. И пришлось мне ходить много лет с простреленной спиной.
Поскольку к модным вещам я всегда относился философски-отвлеченно и собственного стиля в одежде не выработал, по сути, я всю жизнь ходил в обносках. На театральном языке это называется «костюмы из подбора» — сшитые для других исполнителей. В основном я был одет благодаря Андрюше Миронову — он не только отдавал мне свои вещи, вышедшие из моды, но и таскал меня к своему портному.
Однажды в Москву приехал , и переводчицей у него была Регина — тогдашняя жена Михаила Михайловича Козакова. Миронов хотел познакомиться со знаменитым артистом, и мы уговорили Регину затащить его к Андрюше. Собрались при свечах. Все принарядились по случаю торжественно — костюмы, галстуки… Почетный гость пришел в потертых джинсах, растянутой футболке и шлепанцах. Мы, ошарашенные, спрашиваем: «Как же так — мировая знаменитость, а одет как оборванец?» И он сказал: «Ребята, я желаю и вам достичь такого же уровня. Когда в Нью-Йорке я выхожу на улицу в таком виде, все считают, что раз Де Ниро так одевается, значит, это последний писк моды».
Державин: Андрея вполне можно было причислить к законодателям моды, он одевался элегантно, со вкусом.
Ширвиндт: Андрей жил по принципу: надо стараться все делать хорошо — плохо само получится. На гастролях в Одессе.
Ширвиндт:
Да, только на это нужны были деньги, а их всегда катастрофически не хватало. И Дрюсик частенько говорил со смехом: «Обидеть художника может каждый, а материально помочь — никто!» Периодически мы давали бесплатные, так называемые шефские концерты. Но хотелось же хоть что-то зарабатывать. Для этого существовали творческие вечера, а проще говоря, «халтуры», «левые» концерты. Договаривались примерно так. Звонят, допустим, из фармацевтического управления и просят выступить у них Восьмого марта. А мы в прошлом году на «женский день» уже были у них с «шефским». Прикрыв телефонную трубку, я шепотом пересказываю Миронову суть предложения. Андрюша машет руками: «Ни в коем случае!» Я вежливо формулирую отказ: «Видите ли, мы у вас уже выступали, так что не имеет смысла». — «Ну и что,
наши сотрудницы просят только вас». — «Извините, но поймите и нас, мы же, как артисты, должны новую программу подготовить…» — «Ну, пожалуйста, хоть что-нибудь, мы так надеялись…» Андрей кричит: «Не вздумай соглашаться! Прекрати разговор!» Я протягиваю трубку ему: «Скажи сам». Андрюша бодро вступает: «Уважаемые, отнеситесь с пониманием: мы замечательно выступили у вас в прошлом году, но теперь это уже невозможно. Не можем же мы выйти к зрителям просто с улыбкой…» Дальше зависает небольшая пауза, после чего Андрей хватает ручку и бросает в трубку: «Ясно, диктуйте адрес!» Мне поясняет: «Понимаешь, они с сожалением сообщили, что у них отложено на нас 500 рублей. Едем!..»
Державин: На самом деле Андрюша был человеком очень деликатным и ранимым. Проявления звездности — гонор, осознание собственной значимости — в нем отсутствовали напрочь. Просто он очень любил жизнь и жил на полную катушку. Когда его не стало, я точно понял: он спешил жить. Однажды Андрей сказал: «Надо особенно ценить мгновения счастья и радости — они делают людей добрыми». Он ценил. Потому и был добрым.
Ширвиндт: Я никогда не соглашусь со сталинским утверждением, что незаменимых людей нет. Это ложь. Есть те, кто не-за-ме-ним. Неповторим. Необходим. Не потому, что исчезли таланты. Молодежь талантливая есть. Но это ничего не меняет. Просто некоторые утраты компенсировать невозможно. Допустим, в «Женитьбе Фигаро» после Миронова никого не представишь…
Редакция выражает благодарность сотрудникам Театра сатиры Лиане Бединадзе и Марине Александровне Калининой за помощь в подготовке материала
О великом актере Андрее Миронове написано много. Пластичный, очень точный, талантливый, любвеобильный. Имел отношения с самыми красивыми женщинами советского кино – это и Наталья Фатеева, и Екатерина Градова (роль радистки Кэт в многосерийной картине «Семнадцать мгновений весны»), и Елена Проклова, и Лариса Голубкина…
Актриса Татьяна Егорова много лет была подругой и любовницей артиста, выпустила о нем скандальную книгу «Андрей Миронов и я». Там написано много и об интригах в Театре сатиры: актрисы ради ролей спали с режиссером, актеры были готовы из зависти утопить друг друга, а Лариса Голубкина якобы женила на себе Андрея. Те, кто после смерти клялся Миронову в любви и называл своим другом, на самом деле жутко ему завидовали и за спиной поливали грязью.
– Таня многое по-женски преувеличила, – считает коллега Андрея Миронов а по Театру сатиры, актер Георгий Мартиросян. – Хотела славы, популярности, да еще, видимо, ей хорошо заплатило издательство – тираж раскупили мгновенно. Думаю, Таня не случайно выпустила свои мемуары только после смерти мамы Андрея, Марии Владимировны. Если бы сделала это раньше, Миронова бы ее просто пополам перекусила – ни за что бы не позволила имя сына полоскать. Мария Владимировна была очень суровая женщина. Андрей – мягкий, стеснительный. Помню, он коллекционировал виниловые пластинки, которые в те годы было практически не достать. А мне одна знакомая доставала эти пластинки где-то по блату. Я их слушал и передаривал Андрею. Он ужасно мучился и пытался каждый раз отдать деньги. А я ему говорил: что вы (мы были на «вы»), не надо, мне они не нужны. А он все равно переживал, что не может мне в ответ что-то значимое подарить.
– Его тяготил образ, который закрепился благодаря телевидению – легкомысленный гражданин «бабочка крылышками бяк, бяк, бяк…» – продолжал наш собеседник. – Очень важны для него были спектакли, которые он начинал ставить как режиссер. Думаю, если бы Андрей не ушел из жизни так рано, то стал бы очень хорошим режиссером: ставил спектакли, снимал кино...
Андрей очень щепетильно относился к тому, что о нем пишут в газетах, внимательно читал все статьи о себе. Если критиковали, очень переживал.
– У Андрея было потрясающее чувство юмора, – рассказала нам режиссер Алла Сурикова, работавшая с Мироновым на фильмах «Будьте моим мужем» и «Человек с бульвара Капуцинов». – В том числе за это его любили. Он практически сосватал мне моего третьего мужа (смеется). Алик (супруг Суриковой художник Алик Поташников. – Авт.) приехал на съемки, готовил мне ужин – он очень хозяйственный. Андрей говорил: «Алла, если вы не выйдете за него замуж, за него выйду я!» (смеется). В быту, кстати, Андрей был совсем неприспособленным.
О своих сердечных делах и победах актер говорить не любил. Тоже отшучивался: «Меня любят, за что, не знаю. Я, будь на месте женщин, себя не любил бы».
После раннего ухода Миронова из жизни имущество сына забрала его мама. Мария Владимировна не желала, чтобы жены и дети Андрея бились за наследство. Оспаривать это решение никто не посмел. При этом незадолго до своей смерти она отписала квартиру государству, оставив «с носом» и Голубкиных, и Градовых. Сейчас в квартире по адресу М. Власьевский переулок, д. 7 располагается музей семьи Мироновых, куда может попасть любой желающий.
Татьяна Николаевна Егорова
Андрей Миронов и Я
Любовная драма жизни в 4-х частях
в главных ролях:
Андрей Миронов и Татьяна Егорова
Мнения, оценки и факты, изложенные в этой книге, целиком принадлежат автору и издательство не несет за них ответственности.
Мария Миронова:
– Таня, что это я у вас на карандаше? Почему вы все за мной записываете?
– Перлы, перлы записываю, чтобы не забыть, а то все улетучивается!
– А зачем вам это?
– Произведение буду писать.
– О жизни.
– А что вы там напишете?
– Правду!
– Тогда уж пишите обо всех!
Часть I. Перо Жар-птицы
РЕПЕТИЦИЯ ЛЮБВИ
«Егорова, Егорова… Татьяна Егорова… приготовьтесь – ваш выход… Татьяна Егорова… ваш выход… на сцену с Андреем Мироновым. Не опоздайте», – произнесла Судьба голосом помощника режиссера Елизаветы Абрамовны Забелиной по трансляции. Я не вздрогнула. Динамик висел наверху в углу гримерной. Посмотрела на него и загадочно улыбнулась. В последний раз оценив себя в зеркале, резко встала, вышла из гримерной и смело пошла по коридору в сторону сцены.
Это произошло на гастролях в Риге 5 июля 1966 года в спектакле «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Андрей Миронов играл Холдена Колфилда, а меня, неделю назад покинувшую стены Щукинского театрального училища, за два часа до начала действия – в театре случилось ЧП – ввел своей талантливой рукой режиссер Шатрин. В роль Салли Хейс.
Коридор, по которому я шла, был длинный и темный. Текст я знаю назубок, выгляжу прелестно, глаза блестят, и мне очень идет «американское» пальто с капюшоном, отороченным пышным белым песцом. И белые перчатки, и ноги, и каблуки…
Подошла тихо к кулисе и встала как вкопанная. На освещенной сцене – Холден-Андрей… совсем рядом.
– Алло, Салли Хейс, пожалуйста… Это ты, Салли? Как живешь? Ты не могла бы сейчас повидаться со мной? – умолял меня со сцены Холден Колфилд и Андрей Миронов. Именно меня, а не Салли Хейс. Салли была уже ни при чём.
За два часа до спектакля, на репетиции, мы впервые познакомились. Репетировали нашу сцену. Обстановка деловая – мой срочный ввод, обязательное знание текста, траектория роли, атмосфера, состояние, действие. Артисты, играющие в этом спектакле, репетировали год, а я должна была все усвоить за два часа. Режиссер Шатрин был неожиданно ласков и в мягкой и игривой манере ввинтил в меня суть моей роли. Как положено по сцене в спектакле, мы сидим на скамейке с Андреем – он уже в десятый раз проговаривает свой текст, я – свой.
– До начала спектакля – час. Думаю, все пройдет хорошо, – сказал Шатрин, давая понять, что репетиция окончена. Посмотрел на нас. Мы сидим и не двигаемся, прижавшись друг к другу.
– До вечера! – опять откуда-то донесся его голос. А мы сидим на скамейке, прижавшись друг к другу, и не двигаемся.
– Ну, пока… – сказал режиссер, уходя. Вдруг повернулся – мы сидим на скамейке, прижавшись друг к другу, и не двигаемся! Смотрим на него в четыре глаза. Он на нас в два и внезапно весь озарился улыбкой. По его лицу мы прочли все, что не осознали еще сами. Смутившись, встали, деловито поблагодарили друг друга, простились до вечера, до свидания на сцене. И разошлись.
Я все еще стою в кулисе. Внезапно на подмостках погас свет. Начались перестановки для следующей картины.
Через минуту мой первый выход на профессиональную сцену. Машинально плотнее натягиваю белые перчатки. В сознании – шлейф вдохновения после репетиции, нетерпение – скорей, скорей к нему, с которым знакома всего два часа, и как ёж под череп – мысль: почему мое первое свидание с ним, которое так перевернет всю нашу жизнь, должно состояться именно на сцене? На сцене театра оперы и балета в Риге? Почему?
– Иди! – громким шепотом опять сказала Судьба голосом Елизаветы Абрамовны Забелиной. И толкнула меня в спину.
Я как будто выпала из темного небытия в свет и наткнулась на одержимого американского мальчика в красной кепке с большим козырьком, с глазами цвета синьки. Холден бросился мне навстречу: «Салли, как хорошо, что ты пришла! Ты великолепна, Салли… Если б ты знала, как я ждал тебя!»
Он был так возбужден, что последнюю фразу повторил три раза, давая мне понять, что ждал не Салли Хейс, не актрису, исполняющую роль Салли, а меня, существо, которое ему вдруг стало близким и необходимым.
– Салли, Салли, я влюблен в тебя как ненормальный! – упорно повторял он, несколько раз до боли сжав мои руки. Это было уже совсем не по пьесе. Тут я должна была встать – он меня не отпускал.
– Салли, Салли, ты единственное, из-за чего я торчу здесь!
– Скажи, наконец, что ты хочешь?
– Вот какая у меня мысль… У меня есть немного денег. Будем жить где-нибудь у ручья… я сам буду рубить дрова. А потом когда-нибудь мы с тобой поженимся. И будет все как надо. Ты поедешь со мной? Ты поедешь?
«Куда угодно, закрыв глаза, за тридевять земель», – молнией пронеслось в моем сознании, а Салли Хейс ответила:
– Да как же можно, мы с тобой в сущности еще дети!
Это по пьесе, а в жизни мы были в самом расцвете. Ему было 25, а мне 22 года.
– Ты поедешь со мной? – умоляюще спросил Холден и уткнулся головой в мою грудь.
Через 21 год на этой же сцене за кулисами он будет умирать на моих руках, бормоча в бессознании: «Голова… голова…» И в последний раз закинув голову, голову, в которой беспощадно рвался сосуд, увидит мое лицо и два глаза, в которых мольба о любви, о спасении его, меня, нас всех. Увидит, запечатлеет и возьмет меня с собой. А здесь, на земле, останется совсем другая «Танечка». Она покинет театр, построит дом, станет жить у ручья и рубить дрова. Все как он просил.
Ах, Сэлинджер, Сэлинджер, как вы врезались в нашу жизнь!
Наше свидание в Централ-парке кончалось конфликтом.
– И вообще, катись ты знаешь куда… – чуть не плакал Холден.
– Ни один мальчик за всю мою жизнь так со мной не обращался. Оставь меня! – отчеканила я.
Конец сцены, мне надо уходить, а я стою как в сказочном саду с жар-птицей, осиянная волшебным ее светом. Очнулась от аплодисментов, как от пощечины. И так не хотелось покидать сцену и… Холдена. За кулисами артисты, реквизиторы, рабочие сцены поздравляли с первой ролью, с удачей, со «сногсшибательным» вводом в спектакль. Приближается финал. Холден на сцене кричит, как будто рыдает: «Я буду ждать тебя в парке у пруда, где плавают утки!» И еще больнее:
Если кто-то звал кого-то Сквозь густую рожь, И кого-то обнял кто- то, Что с него возьмешь, И какая нам забота, Если у межи Целовался с кем-то кто-то Вечером во ржи.
«Господи, это же мои любимые стихи, Бернс, – думаю я. – „Дженни вымокла до нитки…“
Конец спектакля. Аплодисменты. Занавес. Улыбаясь, обращаюсь ко всем артистам: если кто хочет,
