Канта когда совершаешь поступок помни что. Моральное учение И. Канта: категорический императив
по дисциплине: Профессиональная этика
Введение……………………………………………………………………………...3
1. Новый подход Канта к этике……………………………………………………..4
Заключение………………………………………………………………………….13
Список использованной литературы……………………………………………...14
Введение
Творчество Канта занимает совершенно исключительное место в истории западной мысли. Европейская мысль до и после Канта - нечто совершенно различное; можно даже сказать, что именно после Канта западная философия стала западной философией. Невозможно уловить суть проблем, обсуждаемых позднейшими западными философами, игнорируя кантианство. Кант может быть назван европейским философом par exellence, занимая такое же место в европейской философии, как и Платон - в античной (или, скажем, Пушкин в русской поэзии).
Сказанное совершенно не означает, что влияние кантовской философии на западную (и не только западную) мысль обязательно предполагает ее повсеместное принятие или хотя бы адекватное понимание. Некоторые идеи Канта оставлены без внимания; некоторые стали общим местом, внимания более не требующим; некоторые послужили поводом для ожесточенной полемики; некоторые регулярно исчезают и возвращаются на европейское "небо идей", подобно комете Галлея. (В частности, весьма интересным и многозначительным эпизодом в запутанной судьбе критической философии является рецепция Канта русской философской мыслью. Наиболее любопытные и оригинальные - хотя иной раз и одиозные - построения российских философов зачастую были вызваны своего рода интеллектуальной аллергией, возникавшей после первого же ознакомления с критической философией. В наше время в России можно ожидать, напротив, подъема мутной волны спекуляций на околокантианские темы - по вполне понятным причинам.)
Неудивительно, что кантоведение, как историко-философская дисциплина, по завершению огромной работы по изучению и систематизации кантовского наследия, достигла впечатляющего успеха: в настоящее время мы более или менее осведомлены о том, что сказал Кант. Иметь возможность это знать совершенно необходимо, однако настоящей целью подобных исследований является ответ на другой вопрос: Was wollte Kant? (Чего хотел Кант?)
Вершиной философии у Канта выступает этика, базирующая на понимании человека как высшей ценности. Этические взгляды Иммануила Канта представляют значительное достижение философии. Основным законом этики Кант провозгласил категорический императив, то есть внутреннее поведение, которое должно быть формальным наподобие предложений дедуктивных наук.
Непосредственной задачей настоящей работы является экспликация категорического императива, центрального положения практической философии Канта, которая, в свою очередь, является сердцевиной всего его философского творчества.
1. Новый подход Канта к этике
Вершиной философии у Канта выступает этика, базирующаяся на понимании человека как высшей ценности. Кант подвергает основательной критике этику добродетелей, существующую со времен античности. Этика добродетелей с ее телеологической ориентацией видела источники морали прежде всего в стремлении к счастью, как высшей цели. В этике добродетелей, существовавшей до Канта, объективно доброе предшествовало человеческой воле (такие добродетели как храбрость, осмотрительность и т.д.). Этого следовало добиваться и реализовывать в поступках. В прошлом добродетели зарекомендовали себя как ценностные и в силу традиции стали добром, которое, будучи однажды достигнутым, приводило к счастью, и даже было частью этого счастья.
На первом месте стоял не вопрос, к чему следует стремиться, а вопрос: как этого можно добиться. Аристотель говорит, что, например, врач не обдумывает, что он должен сделать. В его жизненной практике лечение больных является само собой разумеющейся целью. Подобным же образом солдат-пехотинец не копается в целях, т.к. его целью является победа в сражении, равно как и сапожник, целью которого является изготовление хорошей обуви. Цели складываются из круга устремлений человека.
Задачей разума является, прежде всего, поиск соответствующих средств для достижения целей. Но цели не определяются человеком в каждом поступке от нуля, а "проявляются" в отдельных случаях при определении позиции в практических жизненных ситуациях в характерных признаках этого единичного случая, по его добродетели или пороку. Этические добродетели были выражением разумного порядка в сфере человеческих устремлений, в которой имеют место и страсти. Добродетели были, например, представлены Аристотелем в учение о mesotes (середина), которое было направлено на достижение этических добродетелей за счет соблюдения "справедливой" середины. Под метафорой "золотая середина" не имелась в виду арифметическая середина, а правильная мера в поступке, определяемая каждым человеком в определенной конкретной ситуации.
Но для Канта "добро" это не то, что показало свою ценность в прошлом (как это, например, имеет место в этических добродетелях), т.к. эти добродетели - по Канту убеждения - еще ничего не говорят о моральности поступков.
Кант делает, таким образом, вывод, что выбор целей зависит от качества воли: только добрая воля преследует добрые цели.
Этот поворот в определении добра называется в этике коперниканским переворотом . Это означает, что поступки (морально хорошие) получают свою моральную ценность только за счет такой воли, которая желает добра. Эта добрая воля свершается за счет деятельности разума. Воля - это не иное слово для "стремления к чему-либо" в смысле аффективного требования. Воля - это выражение поступка, руководимого разумом, как это, например, выразил Фома Аквинский: voluntas est in ratione . Кант проводит параллель воли и практического разума.
| Истоки (происхождение) наших поступков |
| в зависимости от наших склонностей |
в зависимости от принципов разума |
||
| Определяется внешними целями. Выбор целей не происходит без связей с внутренними причинами, а определяется природой. Человек находится в плену своих желаний творить произвол, не принуждая себя к чему-либо. Человек рассматривает себя как исполнитель своих влечений и потребностей. |
Воля сама является целью и тем самым независима от наших склонностей. Человек принимает решения и действует свободно (с помощью воли своего разума)! Разум определяет волю. Эта воля является доброй волей и может иметь следствием только добрый поступок = практический разум. Важным для моральности поступка является не достижение какой-либо внешний цели, а качество воли. Доброй волей является такая, которая при выборе своих максим руководствуется разумом, т.е. категорическим императивом. |
||
| Внешняя свобода действий. Гетерономия воли. |
Внутренняя свобода воли автономия воли |
||
В первом разделе своего труда "Основы метафизики нравственности" Кант пишет об этом:
"Нигде в мире, да и нигде вне его, невозможно мыслить ничего иного, что могло бы считаться добрым без ограничения, кроме одной только доброй воли . Рассудок, остроумие и способность суждения и как бы иначе ни назывались дарование духа, или мужество, решительность, целеустремленность как свойства темперамента в некоторых отношениях, без сомнения, хороши и желательны; но они могут стать также в высшей степени дурными и вредными, если не добра воля, которая должна пользоваться этими дарами природы и отличительные свойства которой называются поэтому характером".
Кант спрашивает: Что позволяет человеку отличать моральное от неморального?
Его ответ гласит: То, что человек познает в себе необходимость.
Он рассматривает необходимость как призыв разума. Только существа, с возможностью восприятия такой необходимости считаются поступающими морально. Животные исполняют действия, управляемые инстинктами и не могут осознать моральную ценность.
ДОЛЖЕНСТВОВАНИЕ является ДОЛГОМ, который человек ощущает в себе. Источником долга является РАЗУМ.
Кант различает четыре вида долга :
1. Совершенным долгом он называет тот, который не оставляет действующему пространства для поступка.
2. "Несовершенный" тот вид долга, который создает для человека, совершающего поступок, определенное пространство для формы поступка.
3. Долг по отношению к другому.
4. Долг по отношению к себе. / Он обоснован тем, что нужно рассматривать себя с позиций разума, а не только другого; долг всегда рассматривать с позиций разума всех людей, включая себя самого.
| Совершенный долг без пространства для поступка |
Несовершенный долг с пространством для поступка |
|
| По отношению к другим |
Пример: Управлять наследством Заповедь сохранения не оставляет никакого пространства. Нельзя "чуть-чуть" украсть |
Пример: Оказывать помощь в беде Объем оказания помощи зависит от субъективных возможностей помогающего. Поэтому здесь остается пространство. |
| По отношению к себе |
Пример: Запрет самоубийства Поступок, связанный с убийством, конечно, не оставляет пространства. |
Пример: Запрещение лености Объем работы или лености не может определяться в объективно-моральных позициях. Поэтому здесь имеется пространство |
Нравственный закон как объективный принцип воли, который дается разумом, должен был бы быть единственной (и в этом смысле самоочевидной, “естественной”) основой поведения всех разумных существ. Однако человек – не просто разумное существо. Он является несовершенным разумным существом. Это значит, что человеческая воля руководствуется не только разумом, представлениями о законах. На нее действуют и сами законы. Человеческая воля испытывает также воздействие склонностей, интересов, случайных обстоятельств. Человеческая воля вынуждена сообразовываться не только с разумом. Поэтому нравственный закон в случае человеческой воли выступает как принуждение, как необходимость действовать вопреки тем многообразным субъективным эмпирическим воздействиям, которые эта воля испытывает. Он имеет форму принудительного веления – императива.
Если представить, что есть существа, которые в своей разумности совершенны и обладают святой волей (например, ангелы), то они также руководствовались бы нравственным законом, каким руководствуется человек, обладающий доброй волей. Для них, однако, этот закон был бы единственным мотивом действия, у них не было бы поводов отступать от него, и потому он не приобретал бы для них форму императива.
Другое дело – человек, существо слабое, несовершенное. Для него нравственный закон может иметь силу только как принуждение, или императив. Императивы – это формулы отношения объективного (нравственного) закона к несовершенной воле человека.
Для того, чтобы описать специфическую императивность нравственности, все императивы человеческого поведения подразделяются на два больших класса: одни из них повелевают гипотетически, другие категорически.
1. Гипотетическим Кант называет такой императив, который делает зависимым высказывание от условия, выражающегося мысленно в структуре «если - то» (без необходимости обязательного выражения этого в языке). Здесь он снова различает два вида императива.
Например, в следующем высказывании: Если ты хочешь совершить путешествие в другие страны, ты должен экономить. Он называет их также императивами искусности (ловкости) , т.к. они требуют дара находчивости в достижении определенной, поставленной самим собой цели.
-Императивами ума он напротив называет такие, у которых цель устанавливается всеми людьми, но средства для достижения этой цели выбираются индивидуально. Здесь речь идет о волевой цели.
2. Категорическим, по Канту, высказывание является тогда, когда оно делается без зависимости от каких-либо условий. Например , высказывание: Не присваивай никогда чужой собственности. Волевые цели, сформулированные в гипотетическом императиве, не являются конечными, высшими волевыми целями. Категорический императив служит для того, чтобы обозначить последние волевые цели как обязанности.
| Гипотетический императив |
| Императивы ловкости Если хочешь Х, ты должен сделать Y ! Цель выбирается свободно, средства для реализации вытекают из определенной зависимости от цели. Цель здесь также не оправдывает средства! |
Императивы ума Цель = хотеть стать счастливым - определена. Ищут средства для реализации, которые могут быть различными у каждого человека исходя из его жизненного опыта |
Императив нравственности Сделай Х! Например: ты никогда не должен присваивать чужое имущество! Этот императив является выражением не обусловленного долженствования и проверяет максимы на предмет того, действительно ли они представляют конечные или высшие волевые цели. Только они и являются волевыми целями. |
Так как нравственный закон не содержит в себе ничего, кроме всеобщей законосообразности поступков, то и категорическим императив не может быть ничем иным, кроме как требованием к человеческой воле руководствоваться данным законом, привести свои максимы в соответствие с ним: ”Таким образом, существует только один категорический императив, а именно: поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом”. Вся человеческая нравственность выводится из этого одного-единственного принципа.
Кант формулирует одно условие для метода проверки максим: свободное от противоречий обобщение. Воля тогда хороша морально, если она в выборе своих максим руководствуется категорическим императивом и позволяет обобщить максимы без противоречий.
Максимы являются субъективными принципами поступка. Они выражают то, почему это, в конце концов, касается человека, т.е. формулируют высшие волевые цели.
1. Основная формула. «Действуй только по тем максимам, с помощью которых ты одновременно можешь хотеть того, что они станут общим законом».
2. Формула закона природы. «Поступай так, как если бы максима твоего поступка посредством твоей воли должна была стать всеобщим законом природы».
3. Формула самоцели. «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству».
Таковы отри основные формулы (именно основные формулы, потому, что на самом деле, если принимать во внимание все оттенки, их больше, по подсчетам некоторых исследователей, более десятка), три разных способа представлять один и тот же закон. Они взаимосвязаны между собой таким образом, что “одна сама собой объединяет в себе две других”. Разные формулы категорического императива раскрывают разные аспекты одного и того же закона, делают его более наглядным, доступным для восприятия. Категорический императив как абсолютный закон и есть закон доброй воли. “Та воля безусловно добра, которая не может быть злой, стало быть, та, максима которой, если ее делают всеобщим законом, никогда не может противоречить себе. Следовательно, принцип: поступай всегда согласно такой максиме, всеобщности которой в качестве закона ты в то же время можешь желать, - также есть высший закон безусловно доброй воли; это единственное условие, при котором воля никогда не может сама по себе противоречить, и такой императив есть категорический императив”.
Проверка максимы на отсутствие противоречий
| 1. Основная формула |
максима находится в соответствии с этой формулой только тогда, когда она может возвысится до общего закона (нравственного закона), т.е. когда нет исключений. |
|
| Максима: Проверка: Результат: Последствия: |
"Всегда, когда это мне выгодно, я могу говорить неправду". Может ли эта максима быть возведена до всеобщего закона? Нет, т.к. тогда не было бы вообще разницы между правдой и ложью. Коммуникация была бы невозможная. Лжец претендовал бы на то, чтобы другие воспринимали его ложь как правду. ➔ Это является внутренним противоречием . |
|
| 2. Формула закона природы: |
Максима должна была бы стать принуждающим моральным законом природы, и каждый должен был бы следовать этому принуждению. Пример морально неверной максимы: |
|
| Максима: Проверка: Результат: |
Если жизнь из-за многих несчастий кажется безнадежной, то можно совершить самоубийство. Может ли эта максима быть возведена до всеобщего закона природы? Ему противопоставляется здесь понятие "поддержание жизни" . Т.к. человек должен чувствовать себя составной частью этой природы, он связан с этой природой: "Однако ясно, что природа, если бы ее законом было уничтожать жизнь посредством того же ощущения, назначение которого - побуждать к поддержанию жизни, противоречила бы самой себе , и, следовательно, не могла бы существовать как природа; стало быть, указанная максима не может быть всеобщим законом природы […]". |
|
| 3. Формула самоцели. |
Проверка этой формулы осуществляется с точки зрения возможности использования много другого человека только как средства для моей цели. (Самоцель другого - его автономия - должна остаться защищенной). Пример морально неверной максимы: |
|
| Максима: Проверка: Результат: |
"Чтобы добиться политической цели целесообразно взять в заложники людей". Гарантирует ли поступок самоцель всех участников или они служат только средством для этой цели? Взятые в качестве заложников не имеют возможности (из-за угрозы насилия) самоопределения. Они являются только средством для цели – противоречие ! |
|
Методический способ проверки максим:
Кант сам проиллюстрировал на отобранных им примерах метод проверки максим с помощью формул категорического императива. Он проверял в основах метафизики нравственности всегда дважды . Один раз – с помощью формулы закона природы , второй раз – с помощью формулы самоцели . Из-за значимости того, чтобы не совершать в жизни никаких моральных ошибок, Кант считал эту процедуру приемлемой только, если оба раза выяснялось, что поступок не выдерживал проверки на разумность, он, соответственно, не совершался. А в другом случае, он мог быть совершенным.
Изображение такого примера у Канта :
«Кого-то другого нужда заставляет брать деньги взаймы. Он хорошо знает, что не будет в состоянии их уплатить, но понимает также, что ничего не получит взаймы, если твердо не обещает уплатить к определенному сроку. У него больное желание дать такое обещание, но у него хватает совести, чтобы поставить себе вопрос: не противоречит ли долгу и позволительно ли выручать себя из беды таким способом?»
Максима:
«Положим, он все же решился бы на это, тогда максима его поступка гласила бы: нуждаясь в деньгах, я буду занимать деньги и обещать их уплатить, хотя я знаю, что никогда не уплачу».
| Двойная проверка максим из примера «Обманное одалживание денег». |
|
| Первая проверка с помощью формулы закона природы |
Вторая проверка с помощью формулы самоцелесообразности |
| «Я превращаю, следовательно, требование себялюбия во всеобщий закон и ставлю вопрос так: как бы обстояло дело в том случае, если бы моя максима стала всеобщим законом? Тут мне сразу становится ясно, что она никогда не может иметь силу всеобщего закона природы и быть в согласии с самим собой, а необходимо должна себе противоречить». Обоснование: «В самом деле, всеобщность закона гласящего, что каждый, считая себя нуждающимся, может обещать, что ему придет в голову, с намерением не сдержать обещания, сделала бы просто невозможным и это обещание, и цель, которой хотят с помощью его достигнуть, так как никто не стал бы верить, что ему что-то обещают, а смеялся бы над всеми подобными высказываниями, как над пустой отговоркой». |
«Во-вторых, что касается необходимого долга или долга по обязательству по отношению к другим, то тот, кто намеревается обмануть других ложным обещанием, тотчас поймет, что он хочет использовать другого человека только как средство, как если бы последний не содержал в себе также и цель». Обоснование: «Ведь тот, кем я хочу пользоваться для своих целей посредством такого обещания, никак не может согласиться с моим образом действий по отношению к нему и, следовательно, сам содержать в себе цель этого поступка. Это противоречие принципу других людей ярче бросается в глаза, если привести примеры покушений на свободу и собственность других. В самом деле, в этих случаях совершенно очевидно, что нарушитель прав людей помышляет использовать личность других только как средство, не принимая во внимание, что их как разумные существа должно всегда ценить как цели, т.е. только как такие существа, которые могли бы содержать в себе также и цель того же самого поступка». |
Заключение
Категорический императив (от лат. Imperativus – повелительный), термин, введенный немецким философом Иммануилом Кантом и обозначающий основной закон, или правило, его этики. Имеет три основные формулы: «… поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом» , «поступай так, как если бы максима твоего поступка посредством твоей воли должна была стать всеобщим законом природы» и «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству». Согласно Канту, категорический императив является всеобщим общеобязательным принципом, которым должны руководствоваться все люди независимо от их происхождения, положения и т.д.
Сам Иммануил Кант строго следовал требованиям категорического императива, был человеком долга и жил так, как учил этому других. Сколько раз ему предлагали сменить кафедру на более выгодную и престижную. Но, он отверг все предложения и продолжал работать в родном университете старого Кенигсберга, жившего своей тихой, размеренной жизнью.
С детства, обладая слабым здоровьем, Кант выработал целую гигиеническую программу, придерживался ее неукоснительно и прожил долгую, плодотворную жизнь.
Серьезный интерес к кантовским оздоровительным принципам проявил наш любимый отечественный писатель Михаил Зощенко. Оказывается, в области психологии Михаил Михайлович вел исследовательскую работу, результатом которой стала, в частности, и книга ""Возвращенная молодость"". Зощенко так писал о Канте… «Силой разума и воли он прекращал целый ряд болезненных явлений, которые у него начинались. Ему удавалось даже приостанавливать в себе простуду и насморк. Его здоровье было, так сказать, собственным, хорошо продуманным творчеством. Нельзя считать идеалом такую жизнь, похожую на работу машины, но все же надо сказать, что опыт Канта удался. Продолжительная жизнь маленького магистра и громадная трудоспособность блестяще это доказывают"".
Да, опыт Канта удался. Знаменитые кантовские вопросы:
""Что я могу знать?
Что я должен делать?
На что я могу надеяться?
Что такое человек?”
которые звучали на его обедах, продолжают волновать мыслящее человечество до сего дня. И мы, как зачарованные, еще и еще раз повторяем вслед за маленьким магистром из Кенигсберга…
""Две вещи наполняют душу все новым и все более нарастающим удивлением и благоговением, чем чаще, чем продолжительнее мы размышляем о них – звездное небо надо мной и моральный закон во мне"".
Список использованной литературы :
2. Макс Клопфер. Основы этики: Учебное пособие. (пер. с нем.) Омск: Изд-во Государственного Университета, 1999
4. Соловьев Э.Ю. Морально-этическая проблематика в “Критике чистого разума”. Рига, 1971
5. Швейцер А. Культура и этика(пер. с нем.) М.: Прогресс, 1973
6. Этика: Учебник/ под общей редакцией А.А.Гусейнова и Е.Л.Дубко. – М.: Гардарики, 2000
КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ - в этике Канта синоним морального императива, обозначение нравственной нормы как формально независимой в своих основаниях от каких бы то ни было фактических условий человеческого воления и потому безусловно обязательной к исполнению при любом составе наших фактических целей. Ему противоположен гипотетический императив как условная форма воления, при которой нравственная обязательность данного действия основана на предпосылке фактического или возможного желания субъекта.
Категорический императив (Грицанов)
КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ (лат. imperativus - повелительный) - базовое понятие этики Канта, фиксирующее общезначимое нравственное предписание, имеющее силу безусловного принципа человеческого поведения. Как и в гносеологии, в своей практической философии Кант искал всеобщие и необходимые законы, определяющие поступки людей. Поэтому в качестве главного он поставил вопрос о том, существуют ли такие законы применительно к практическому разуму, а также, что такое мораль и как она возможна?
Категорический императив (Кириленко, Шевцов)
КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ (греч. kategoricos - решительный, безусловный, лат. imperativus - повелительный) - формула долженствования, безусловного нравственного веления, введенная И. Кантом для выражения нормы нравственной воли. Это центральное понятие кантовского учения о нравственности. Категорический императив - повеление в душе человека, заставляющее его действовать, не ориентируясь на результат, часто вопреки собственной выгоде.
Категорический императив (Лопухов)
КАТЕГОРИЧЕСКИЙ НРАВСТВЕННЫЙ ИМПЕРАТИВ - понятие, введенное И. Кантом в сочинении «Критика чистого разума» (1788) и обозначающее основной закон его этики. Имеет две формулировки: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом»; «Поступай так, чтобы твоя свобода могла сосуществовать со свободой всех».
Словарь терминов и понятий по обществознанию. Автор-составитель А.М. Лопухов. 7-е изд. переб. и доп. М., 2013, с. 150.
Категорический императив (Подопригора)
КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ [лат. imperativus - повелительный] - термин, введенный Кантом и обозначающий основное понятие его этики. Понимая под императивами предписания воли, Кант разделял их на два вида - гипотетические и категорические. Гипотетические императивы относятся к волевым действиям, сопровождающим процесс труда или повседневные житейские дела. Руководствуясь ими, человек не ставит перед собой вопроса о нравственной цели своих действий, а лишь решает вопрос о выборе средств соответственно уже заданной цели.
Категорический императив (Фролов)
КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ - философский термин, характеризующий нравственный закон в этике Канта. Императивом (лат. imperativus - повелительный) Кант называет предложение, имеющее форму повеления. По Канту, императив может быть либо гипотетическим, либо категорическим. Первый выражает повеление, обусловленное (как средство) желаемой целью (например, стремлением к утилитарной выгоде); второй высказывает безусловное повеление. Это различие двух видов императива Кант дал в работе «Основоположение к метафизике нравов» (1785).
Категорический императив (Кузнецов)
КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ - центральная категория этики Канта, при помощи которой раскрывается сущность нравственного закона. Кант разработал теорию К.и. главным образом в «Основоположении к метафизике нравов» (раздел второй). Он исходит из убеждения, что нравственный закон содержит в себе абсолютную необходимость. Таковым может быть только закон, который не зависит от опыта - ни от реального, ни от возможного; это есть добрая воля, понимаемая как чистая воля, свободная от воздействия склонностей и обладающая безусловной внутренней ценностью. Добрая воля может быть порождена только разумом; в качестве способности поступать согласно представлению о законах воля есть практический разум. Нравственный закон, тождественный доброй воле, есть объективный принцип воли, данный разумом, и он должен был бы быть самоочевидной основой разумного существа. Однако человек - не просто разумное существо, он - несовершенное разумное существо, на его волю воздействуют не только представления о законах, но и сами законы, не только разум, но и многообразные эмпирические мотивы. Поэтому нравственный закон выступает как принуждение и приобретает форму императива…
Категорический императив Иммануила Канта принадлежит к числу наиболее загадочных плодов человеческой мысли. Думаю, никто из философов - как прошлых, так и нынешних - не станет оспаривать это утверждение; ни у кого не вызовет удивления нескончаемость попыток комментировать и интерпретировать и само понятие категорического императива, и в особенности его формулу: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой, ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом » . Столь характерная для Канта корявость фразы таит в себе «подвох» - скрупулезную, только ему свойственную выверенность понятий, о которую понабивало себе шишек не одно поколение критиков.
Помнить об этом следует хотя бы уже для того, чтобы настоящее обращение к категорическому императиву не показалось очередной претензий на окончательное и полное «решение проблемы». Собственная (послекантовская) философская история категорического императива настолько солидна, что в наше время впору говорить о нем то же, что было сказано когда-то о Сикстинской Мадонне: «Эта дама в течение стольких веков и на таких людей производила впечатление, что теперь уже она сама может выбирать, на кого ей производить впечатление, а на кого - нет».
Данное очередное обращение к категорическому императиву навеяно убеждением, что теоретическая мотивация, вдохновившая Канта на создание столь неординарной конструкции, несла в себе зародыш политико-философского подхода . Рискну утверждать, что о политической философии до сих пор мало кто знает, что она такое. Это убеждение переносит предлагаемый мной анализ из разряда попыток кантоведческого исследования в разряд работ, имеющих целью показать значение идей Канта для становления новых (или относительно новых) теоретико-философских направлений.
Начать уместно с «Основоположения метафизики нравов». Эту работу Кант открывает тезисом: законы постольку, поскольку они есть предмет «содержательной философии», могут быть либо законами природы, либо законами свободы. Само это деление подразумевает проблему: человек, оставаясь во власти природы, вместе с тем неким образом «выламывается» из царства естественных законов, демонстрируя в ряде отношений уникальную способность поступать так, как если бы эти законы не довлели над ним (отсюда выражение «законы свободы»). Точнее, в жизни каждого из людей ощущается присутствие неких дополнительных (не обнаружимых «в природе») принуждающих сил: они-то и несут ответственность за человеческое в человеке. Суть «человеческого» надындивидуальна. Чувство долга, выполняемые человеком обязанности - вот тот особый элемент жизни каждого индивида, который, ничего не давая (а порой и вредя ему) в аспекте «личного счастья», обеспечивает общество в целом необходимыми скрепами. При этом исследовательский интерес возбуждает не тот факт, что человеку свойственно изменять чувству долга (как раз для этого, доказывает Кант, у каждого имеется предостаточно личных оснований), а то, что столь часто предаваемое понятие оказывается все же неистребимым, благодаря чему общество в целом никогда не скатывается в состояние «войны всех против всех» и, находясь порой на краю пропасти, все же избегает с помощью представлений о долге окончательного распада. Сделать понятие долга менее загадочным и призвана теория, постулирующая существование разных типов принуждения индивидуальной воли, сильнейший из которых имеет внеопытное происхождение; этому типу принуждения воли соответствует «понятие безусловной и притом объективной и, стало быть, общезначимой необходимости » . Случаи подобного принуждения и подводятся Кантом под понятие категорического императива. С его помощью, говорит философ, «мы, хотя и оставляем нерешенным вопрос, не пустое ли понятие то, что называют долгом, можем по крайней мере показать, что мы мыслим посредством этого понятия и что хотим им выразить» .
Приведенными рассуждениями очерчена проблема, ставшая центральной не только для философии самого Канта, но и для открытой им эпохи «этики нового типа». О масштабах произведенной Кантом революции в этике можно судить уже по тому факту, что оппонентом кенигсбергского мыслителя видится тут не кто иной, как сам Аристотель, олицетворяющий господство в морали принципа эвдемонизма . Проблему же синтеза двух этических теорий специалисты относят к числу главных вопросов современной этики. Согласно А.А.Гусейнову, сложность этой задачи обусловлена противоположностью исходных этических позиций философов: «По Аристотелю есть моральные поступки, но нет общего морального закона. По Канту, напротив, есть моральный закон, но нет моральных поступков» . Этот вывод содержит одну из наиболее существенных претензий к этической системе Канта, в философии которого действительно не находится места моральным поступкам , несмотря на то, что ее исходный постулат («человек живет лишь из чувства долга, а не потому, что находит какое-то удовольствие в жизни»), казалось бы, взывает к действию. Ниже я даю собственный комментарий к данной противоречивой составляющей кантовского наследия. Здесь же важно отметить: «утрата» кантовской теорией морального поступка есть не только и даже не столько этическая, сколько политико-философская проблема (что впрочем не должно вести к недооценке того прорыва, который совершил Кант своей этикой долга в процесс осмысления природы политического).
Сказанное задает направленность настоящей работы: если этическая мысль может позволить себе до поры до времени ограничиваться развитием одного из двух аспектов (закон или поступок), то для мысли политической рефлексивное соединение того и другого в рамках единого учения является конституирующим моментом всякой политической теории, коль скоро она желает быть современной.
Но вернемся к категорическому императиву. Первое, о чем важно помнить здесь, это о своде идей, которым непосредственно противопоставлял Кант учение об императиве. Речь идет прежде всего об этических принципах эвдемонизма, получивших в Новое время мощную поддержку в лице утилитаризма. Автор категорического императива проявляет прозорливость, ощущая угрозу, исходящую от этой философии восходящего экономического человека : «Принцип личного счастья, сколько бы при нем ни применялись рассудок и разум, не заключал бы в себе никаких других определяющих оснований воли, кроме тех, которые соответствуют низшей способности желания», если бы «чистый разум» сам себе не был «практическим, т.е. без предположения какого-либо чувства, стало быть, без представления о приятном и неприятном как материи способности желания, которая всегда служит эмпирическим условием принципов», и был бы «в состоянии определять волю через одну лишь форму практического правила» . Вывод, к которому подводят нас представленные умозаключения, ясен: утилитаризм слишком примитивен для того, чтобы претендовать на знание сущности человека. Отсюда следствие из вывода: сущность человека надлежит выражать в понятиях, принципиально не сводимых к тем, какими мы описываем явления природы. Так возникает тема «чистоты» практического разума; последний отнесен Кантом к «способности желания», общей «для всех разумных существ» в силу объединяющего их «одного и того же определяющего основания воли».
Существует соблазн усмотреть в сказанном намерение отделить человеческое от общебиологического, опустив расширение в сторону «всех разумных существ» как понятийно избыточное. Но для Канта здесь нет избыточности; рефрен о неких разумных существах, возникающий всякий раз, как заходит речь о чистом разуме, призван отделить в человеке его индивидуально-родовое (антропологическое) от в человеке же воплощенных всеобщих (а не только человеческих) законов нравственности . Будучи понятным в качестве основания для разделения «миров» эмпирического и сверхчувственного, данный ход мысли, однако, не убеждает в необходимости по-кантовски жесткого противопоставления априорного и эмпирического планов.
Здесь есть над чем задуматься: с одной стороны, мыслитель не высказывает сомнений касательно правомерности понятия «разумного существа вообще» (он не ставит вопроса: не есть ли разум атрибут самого человека) ; а с другой - подчеркивает, что не собирается «изобретать» новой этики, а лишь по-новому описывает то, что миру было известно всегда. Но в данном контексте «всегда известное» - это загадочная власть над людьми моральных норм и представлений. Её-то Кант и пытается прояснить, постулируя причастность рода человеческого к чему-то более существенному, чем он сам, и делая «это» критерием добра и зла. Иными словами, очевидный факт состоит для читателей Канта не в том, что мораль, выделяющая человека из прочих объектов чувственного мира, относится к сфере сверхчувственного, умопостигаемого, а в ином: сама сфера умопостигаемого постулируется философом как «невидимое основание» человеческой морали. С помощью учения об «априори» Канту удалось противопоставить нечто учащающимся попыткам выведения морального аспекта бытия из чувственно-эмпирического опыта. В этом смысле априоризм действительно представлял собой не столько новшество, сколько способ «напомнить» об известном всем тем, кто позволил себе позитивитски-натуралистическую забывчивость.
Что же до специфического понятийного наполнения «напоминания», то оно было в общих чертах традиционно для эпохи. Просвещение, к деятелям которого Кант справедливо относил самого себя, ценило ум - Разум - настолько высоко, что это позволило Разуму фактически стать преемником низвергнутых божеств прошедших времен, их местоблюстителем. Правда, в отличие от Канта, Просвещение в его многоликости было не лишено сомнений по поводу решающей роли Разума в делах и поступках человеческих. Например, у почитаемого Кантом Ж.-Ж.Руссо можно встретить понимание того, что воля человека не только не может, но и не должна быть полностью «разумной» . Невозможно вообразить, чтобы Кант не помнил о сделанных Руссо оговорках, не понимал их важности. Однако сам он, думается, не мог позволить себе такого рода скепсис: подобное означало бы размывание концептуальных устоев центрального для него принципа априоризма. А эти устои и без того достаточно слабы. Об этом свидетельствует беспомощность Канта перед лицом некоторых эвдемонистических положений, принижающих, по его мнению, Разум:
«Если бы в отношении существа, обладающего разумом и волей, истинной целью природы было … его счастье , то она распорядилась бы очень плохо, возложив на его разум выполнение этого своего намерения… Все поступки, какие ему следует совершать для этого, и все правила его поведения были бы предначертаны ему гораздо точнее инстинктом и с помощью его можно было бы достигнуть указанной цели гораздо вернее, чем это может быть когда-либо сделано при помощи разума» .
Ранее, при обосновании тезиса об особой природе морали, Кант мог с полным основанием ссылаться на его общепризнанность. Что же касается приведенного утверждения о нефункциональности разума как гаранта «счастья», оно лишено подобной поддержки. Предложенный выше аргумент об «избыточности» разума в биологическом плане, призванный доказать предназначенность разума для какой-то «высшей цели» , разбивается о факт утилитарного пользования разумом, и, думается, именно этот факт подталкивает Канта к разработке крайне изощренной классификации «разумов», так сказать, различного назначения, которые он вынужден выстраивать в сложную систему - иерархию, в полном объеме никем из последующих мыслителей не востребованную и оставшуюся благодаря этому «фирменным знаком» собственно кантовского гения. В результате же понятие разума на его «априорном» полюсе разрастается под тяжестью возложенной на него этической роли до размеров непознаваемого Абсолюта. Между тем именно учение об абсолюте - «чистом разуме» (вершине названной иерархии) - ответственно за введенное Кантом представление о причастности человека к сфере, лежащей по ту сторону его собственного повседневного чувственного опыта.
Кантовский априоризм - тема обширная. Для наших целей важно зафиксировать, что априоризмом фактически прочерчивается некий водораздел, за которым теория в целом как бы начинает работать на самое себя. С момента постулирования области сверхчувственного главной заботой Канта-теоретика становится обеспечение по возможности безупречного взаимосогласования имеющихся в его арсенале понятий. Отсюда парадокс: всяк, вступивший вслед за философом в область метафизических фантазмов, оказывается вынужден соглашаться с ним практически во всем, что касается внутренней непротиворечивости предлагаемых им понятий. Вот только новых смыслов эта напряженная работа практически не производит. Теория Канта буксует на месте, увязая в необходимости прояснять тонкости взаимоотношения элементов неуклонно усложняющейся понятийной конструкции, «перенаселенность» которой требует от ее создателя непомерных интеллектуальных усилий, почти не оставляющих места для иного. Например, на рассматриваемый здесь же непростой вопрос о том, каким образом человек может одновременно являться и звеном в причинно-следственной цепочке природы, и субъектом «свободной причинности», Кант вместо содержательного ответа практически отсылает читателя к изначальным дефинициям.
Это не самый плодотворный способ разрешения концептуальных затруднений. Постулирование двойственности бытия человека как существа одновременно природного и надприродного не привносит ничего нового по сравнению с известными богословскими трактовками, уделяющими человеку в системе мироздания место, промежуточное между существами плотскими и божественными. Намек на попятное движение ощутим даже не в понятии «вещи в себе», а в допущении, что таковая способна непосредственно «обнаруживать себя» в разумных существах, поскольку они - разумны. Теперь стоит только заменить слово Разум словом Бог, как аналогия с системами богословских представлений достигает такой полноты, что в данной точке учение Канта утрачивает внутренний импульс к развитию…
* * *
На фоне подобного теоретизирования категорический императив привлекает своей концептуальной «незаангажированностью». Формула его (это доказано временем) способна будить философское воображение даже в отсутствие всякой связи с обслуживающим ее громоздким понятийным аппаратом. Императив адресует себя индивиду осторожным «мог бы пожелать». Требование «пользоваться собственным разумом» в полную силу звучит в другом месте . В формуле же императива Разум вовсе не упоминается. Для обладателя развитой философской интуиции, каким был Кант, подобное не случайно (очевидно, способность ощущать уязвимость тех или иных из своих построений никогда не покидала мыслителя).
Все это дает нам шанс оценить относительную независимость кантовского категорического императива (в ряду других положений его философии) от Кантом же созданной мифологии Разума. Для наглядности вспомним, как оценивал Канта, например, Карл Поппер - мыслитель, чье морально-политическое кредо фактически совпадает с требованием очищения разума от наслоений чувств, суеверий, традиций, словом, всего того, что не выводит человека непосредственно в «интеллигибельный» мир. Свойственная его политико-философским построениям прямая, точно стрела, устремленность к разуму как высшей человеческой добродетели позволяет заметить, что у самого Канта все куда более «запутано»: при всех оговорках Кант предпочитает рассматривать человека как существо, «у которого разум не единственное определяющее основание воли» . Соответственно, «если под мотивом… понимают субъективное основание определения воли существа, чей разум не необходимо сообразуется с объективным законом уже в силу его природы, то отсюда прежде всего следует, что … мотивы человеческой воли… никогда не могут быть ничем другим, кроме морального закона» . У людей, подчеркивает Кант, разум несовершенен по определению, но ведь есть еще человеческая воля, мотивируемая моральным законом. И именно ей, человеческой воле, адресован категорический императив.
Так возникает тема свободы воли - весьма странного приращения к, казалось бы, завершенной дуалистической картине; приращения, занявшего в кантовской мысли уникальное место посредника между непересекающимися мирами Природы и Разума: «…в отношении воли приписываемая ей свобода, как нам кажется, находится в противоречии с естественной необходимостью и у этого перепутья разум в спекулятивном отношении считает путь естественной необходимости гораздо более проторенным и более пригодным, чем путь свободы, однако в практическом отношении тропинка свободы есть единственная, на которой возможно при нашем поведении применение своего разума; вот почему самой утонченной философии, так же как и самому обыденному человеческому разуму, невозможно устранить свободу какими бы то ни было умствованиями» .
Свободная воля - это способность «самозаконодательства», автономии индивида; актуализация ее и есть нравственное состояние (в отличие от гетерономии - подчиненного, безнравственного состояния воли). Если так, то в своей политической ипостаси категорический императив предполагает требование превращения «индивидуального самоволия» в закон для всех... Здесь и сокрыта главная трудность всей послекантовской (не пользующейся априорными основаниями) политической теории, кладущей в основание понятия политического признание свободы индивида. Как сделать волю «общей», если каждый индивид уникален, а реализация его свободной воли есть главный принцип (кантовской) морали?
Сам Кант предлагает решать эту проблему в поле закона, который, по его мысли, выдвигает институт права в качестве «(моральной) способности обязывать других». Основа этой способности - «прирожденное равенство, т.е. независимость, состоящая в том, что другие не могут обязать кого-либо к большему, чем то, к чему он со своей стороны может их обязать» . Здесь уместен тонкий комментарий Э.Ю.Соловьева: «Глубочайший смысл правовой идеи - в лимитации самого ограничения свободы » . Действительно, кантовское понимание свободы не смогло бы выступать в роли парадигмы современного политического мышления, если бы за частоколом правовых ограничений кенигсбергский мыслитель не разглядел выгораживаемого этим частоколом поля свободы. Правда, в этом случае принцип, описываемый современным кантоведением как принцип «равенства свобод», точнее было бы назвать принципом равенства «несвобод»… Как бы там ни было, данный ход мысли, нащупанный Кантом и поддержанный современным интерпретатором, представляется чрезвычайно перспективным. Фактически здесь постулируется наличие в «жизненном мире» двух сфер: первая («гармонизирующая») жестко регламентирована и конечна, вторая аморфна и беспредельна; она как бы «обтекает» со всех сторон сферу несвободы (от закона) и «подмывает» ее границы: ведь граница между регламентированным и нерегламентированным по определению не может быть незыблемой.
Однако у принципа «равенства свобод» есть одно существенное ограничение: сфера его применимости очерчена ситуацией идеального законопослушания. Но очевидно же, что история человечества, как прошлая, так и будущая, в парадигму законопослушания не вмещается, ибо требует неизменности и самого закона, и общества. На этот факт Кант отвечает попыткой герметизировать правовую сферу в качестве области жесткой регламентации, дабы оградить ее от корродирующего воздействия «жизненного мира». Отсюда требование «не рассуждать» на определенные темы, т.е. требование частичного ограничения компетенции самим же философом сформулированного принципа sapere aude . Ясно, что подобное ведет к значительному обесцениванию принципа «равенства свобод».
Наметившуюся проблему можно сформулировать так: ограниченная законами, свобода индивида все же должна иметь возможность «восставать» против тех или иных конкретных законов, отменять или реформировать их. Но, как мы видим, такой вариант кантовской философией по большому счету не предусмотрен, что заставляет вспомнить прозвучавший со стороны этики «вердикт» об отсутствии в этой философии «моральных поступков». Применительно к политической философии «вердикт» можно расширить до утверждения о недейственности теории, опирающейся на трансцендентные принципы: учение о чистом разуме имеет своим неизбежным дополнением принцип привносимого извне ограничения в «конечные разумы» реальных людей. В наше время тезис о всеблагости закона может быть принят только в смысле его «равноограничительности», т.е. справедливости, притом что сам закон неизбежно воспринимается как воплощение одного из конкретных (а значит конечных) человеческих «разумов». Это означает, что для современного сознания закон как таковой всегда потенциально репрессивен, и потому неотъемлемым условием его легитимации должна быть зафиксированная в правовом поле возможность внесения изменений (сколь угодно радикальных) в действующее законодательство.
Все сделанные уточнения ставят политические учения, ориентированные на кантовские этические принципы, перед непреодолимыми трудностями. Речь идет прежде всего о «делиберативном» тренде современного либерализма в обоих его вариантах. Конечно, надо иметь в виду, что «”постметафизический” поворот современной философии затронул… и философскую этику. Он не позволяет современным авторам брать необходимые им для рассмотрения политики понятия из трансцендентального “практического разума”, подобно тому, о котором писал Кант» . Вместе с тем, основополагающие для этих систем понятия «идеальной речевой ситуации» (у Ю.Хабермаса) и «изначальной позиции» (у Дж.Ролза) оказываются прямым порождением принципов кантианства. Фигурирующее в обеих теориях требование «рациональности» в основных чертах воспроизводит исходное кантовское представление .
Все это заставляет нас вновь обратиться к категорическому императиву, точнее, к альтернативным восприятиям его со стороны не упоминавшихся выше известных последователей Канта, ибо из опыта современных нам теорий, как мне кажется, можно сделать достаточно ясный вывод о том, чего именно недостает традиционному пониманию кантовского императива для того, чтобы он мог отвечать интеллектуальным запросам сегодняшнего общества. Постулируемый Кантом Разум долее не может сохранять за собой привилегированную позицию некой исходной и, стало быть, не подлежащей критическому вопрошанию сущности прежде всего потому, что современность уже не в состоянии отрицать факт множественности разумов (истин, воль).
Но многого ли стоит в таком случае заключенное в императиве требование универсализации индивидуального? - Многого. Именно в ситуации «расколотости» разума стремление к универсализации «максимы» индивидуальной воли не только не утрачивает актуальности, но и являет миру свое до поры до времени сокрытое политическое измерение.
Надо сказать, это измерение достаточно ощутимо присутствует уже у младших современников и учеников Канта, таких как А.Шопенгауэр. Произведенный Шопенгауэром переворот в понимании «вещи в себе» представляется мне важным шагом именно в направлении познания политического как сферы сопряжения морали и поступка. «Вещь в себе, - пишет Шопенгауэр, - я получаю не ухищрением и не заключаю к ней по законам, которые исключают ее, так как относятся уже к ее явлению …а непосредственно констатирую ее там, где она непосредственно лежит, в воле, непосредственно открывающейся каждому как в себе его собственного явления» . Шопенгауэр, подвергший критике кантовское понимание свободы воли в аспекте ее непостижимости, дает свою концепцию воли, служащую неплохим комментарием к кантовскому императиву: «То, от чего мы здесь абстрагируемся, - позднее это, вероятно, станет несомненным для всех - есть всегда только воля , которая одна составляет другую грань мира» . На первый взгляд, предпринятое им преобразование кантовской системы состоит в простой подмене Разума Волей. Но эта замена влечет за собой вереницу новых смыслов. Воля как вещь в себе абсолютна, свободна и как таковая непосредственно дана нам. В то же время в составе эмпирического мира воля, согласно Шопенгауэру, оказывается лишь одним из множества объектов этого мира, и, подобно прочим объектам, она уже отнюдь не свободна. Очевидно, что отношения человека со столь амбивалентно позиционируемой волей не могут не быть проблематичными:
«…совершенно особый, в животном мире невозможный феномен человеческой воли может возникнуть, когда человек отрешается от всякого подвластного закону основания познания отдельных вещей как таковых и… когда вследствие этого становится возможным действительное обнаружение истинной свободы воли как вещи в себе, отчего явление вступает в известное противоречие с самим собою, выражаемое словом самоотрицание , и даже в конце концов уничтожает в себе своего существа, - … единственный случай, когда в самом деле непосредственно обнаруживается и в явлении свобода воли в самой себе» .
Философ указывает нам на один-единственный способ перевода свободной воли как непосредственно данной нам из разряда вещи в себе в разряд явлений. Таким способом оказывается… самоубийство. И надо сказать, логика его рассуждения безупречна. За этот вывод (хотя не только за него) Шопенгауэр снискал себе славу одного из самых мрачных умов модерна. Однако, что касается приведенного умозаключения, его совершенно не обязательно воспринимать пессимистически. О чем в действительности говорит нам Шопенгауэр? Только о том, что воля живущего не способна практически реализовываться в той по-кантовски понимаемой «чистоте», которую кенигсбергский мыслитель атрибутирует Разуму. У Шопенгауэра, напомним, кантовскому «чистому разуму» равновелико понятие «чистой воли». А вот воле «явленной», как мы видим, философ не просто отказывает в «чистоте», но фактически лишает ее способности быть собой (за исключением единственного указанного случая). В этой трактовке воли как явления Шопенгауэр одновременно и прав, и неправ. Он прав в том, что воля, будучи «явлена», непременно станет хоть немного, но «гетерономной», подчиненной «внешнему», понеся поражение от эмпирического мира. Неправ же он в том, что, попадая в мир явлений, воля полностью утрачивает самость и становится «объектом». Да, воля вынуждена трансформироваться в мире воздействующих на нее объектов; но среди последних выделяются объекты особого рода - другие воли. Взаимоотношения воль как «эмпирических объектов» создают уникальную реальность, совершенно не учтенную ни в теории Шопенгауэра, ни в теории Канта.
Эта реальность - пространство политического.
Точнее, это единственный аспект реальности, внутри которого есть смысл искать «политическое». Представители немецкой классической (а, начиная с Шопенгауэра, и постклассической) философии полагали, что учитывают эту реальность в своих системах. Однако (1) учету подлежала только рациональная часть человеческого универсума, (2) от внимания философов ускользало принципиальное различие между субъект-объектными и субъект-субъектными отношениями: второй субъект неизменно превращался в их анализе в объект. Первая и вторая особенности традиционного философствования связаны между собой необходимым образом. Низведение одним из субъектов, поставившим себя сначала в качестве исследователя, а затем и в качестве наделенного «царским знанием» деятеля над другим, второго субъекта до положения объекта автоматически исключало возможность восприятия всей полноты «жизненных проявлений» взаимодействующих субъектов. В результате изучающий оказывался не в ситуации взаимодействия (даже если речь шла о взаимодействии «разумов»), а в ситуации интеллектуального восприятия («познания») объекта. Мало того, теоретик не просто «оказывается» в субъект-объектном отношении, он обязан неизменно воспроизводить это отношение как единственно корректный способ концептуализации «эмпирии». А это означает, что посредством данных двух операций второй субъект лишается права быть воспринятым вне заданной «субъектом-исследователем» логики. Из всех аспектов поведения другого значимыми остаются только акты, соразмерные точке отсчета и методу изучения, заданным одной из сторон. Из непосредственной ситуации интеракции субъектов исключается стадия взаимодействия равных, игры, соперничества. Считалось, однако, что все это представимо в логике изучающего. А как иначе?
Понять, помыслить что-либо возможно только при известной неизменности «точки зрения». Последняя и стала для философии точкой утраты «поступка», за которой стирается различие между восприятием субъектом «окружающей действительности» вообще и восприятием взаимодействующего с ним «другого» (понимать под «другим» имеется в виду когда индивид, когда группа, а когда и человечество). Классическая философия не желает слышать о «другом» как носителе иной морали и иной рациональности. Между тем именно логика «объективирования» другого в рамках теоретического исследования, будучи рассмотрена в политико-философском аспекте, обнаруживает лежащую в ее основании потребность удержания собственной позиции как доминирующей. В противном случае неизбежен риск опрокидывания, дискредитации другим собственных принципиальных установок «субъекта» и, как следствие, полного или частичного отказа от изначального понимания происходящего, от собственной «картины мира». Последний вариант мыслим только в режиме диспута, когда все участники изначально являются субъектами до тех пор, пока не возобладает какая-то одна точка зрения; отсюда определенная «теоретическая неполноценность» диспутов.
Итак, понятие политического распространяется на то измерение жизненного мира, адекватное восприятие которого возможно только в условиях непереводимости ситуации интеракции двух и более субъектов в субъект-объектное отношение. Кажется, в этом определении заключено требование оставаться «над схваткой»; однако отстраненность нужна исследователю лишь в той мере, в какой она позволяет проследить рождение нового в столкновении изначальных позиций.
Главное, однако, не это. Признание политического в качестве «сферы схватки» par excellence акцентирует такое основополагающее качество политического бытия, как присутствие в нем соперничающих субъектов, нацеленных на победу - победу, нередко достигаемую ценой полного опрокидывания наличной (т.е. господствующей) картины мира; последняя в практическом ракурсе соответствует наличной властной конфигурации. Таким образом, сфера политического по самой своей сути не приемлет абсолюта: и мораль, и истина всегда рассматриваются в ее пределах как чьи-то. Авторство новой «картины» неизменно приписывается «победителю», хотя в содержательном плане она почти всегда есть смешанный результат. Отсюда ясно, что возможность содержательно рассуждать о политической теории есть достижение постклассической эпохи.
Далее. Рассмотренное с этой точки зрения субъект-объектное отношение, известное нам как отношение рационально-познавательное, мыслится как один из моментов субъект-субъектного отношения, а именно как стадия фиксации наличного господства конкретного субъекта. В частности, классическая познавательная (не практическая) ситуация состоит в удержании наличной конфигурации господства определенной «логики» до тех пор, пока она не будет вытеснена альтернативной (более убеждающей) познавательной конфигурацией. При этом главным «оружием» как сохранения прежней, так и воцарения новой познавательной ситуации остается рациональный дискурс. Иначе обстоят дела с практической, т.е. не только собственно политической, но любой, находящейся в «пространстве политического» деятельностью: вызовы со стороны конкурирующих субъектов совсем не обязательно оказываются изначально облаченными в морально-рационалистические одежды. Рациональное обоснование, конечно, необходимо и здесь, но оно, как правило, подводится под ситуацию задним числом после того, как определится исход схватки, и как таковое оно может воплощать собой иную логику и иную мораль.
Резюмируем. Пространство политического заполнено взаимодействующими субъектами. Это трудноуловимая для классической философии стихия. Главная причина неуловимости - та, что межсубъектным отношениям не присуща рациональность , из чего, конечно, не следует вывод о якобы полной иррациональности этих отношений. Речь идет о том, что ситуация взаимодействия субъектов как субъектов целиком на язык рационального дискурса не переводима. Возможной и обязательной рационализация оказывается только на стадии преобразования данного отношения в субъект-объектное, где она возникает как акт фиксации победы/господства.
Сказанное позволяет определить пространство политического как сферу столкновения не разумов, а свободных воль . Для этой сферы такая вещь, как «смена установок», является не эпохальным событием, как в науке, а «буднями», составленными из бесконечных и, как правило, микроскопических подвижек, соответствующих переходам на точку зрения нового субъекта. Микроскопичность изменений дает возможность post factum соединять разрывы в ткани рационального обоснования в единый «нарратив». И только в эпохи крупных политических катаклизмов разрывы достигают масштабов, требующих замены одного типа рациональности другим. В такие моменты мы отчетливо видим, что Разум не един и, стало быть, не может играть роль начальной точки отсчета.
Представленная картина, описывающая политическое измерение жизненного мира, открыта для критики. Так, можно сказать, например, что если «у Аристотеля есть моральные поступки, но нет общего морального закона, а у Канта есть моральный закон, но нет моральных поступков» , то здесь нет ни морального закона, ни моральных поступков… Именно в этом ключе часто философствовал Фридрих Ницше, который не внял призыву Шопенгауэра искать мораль в отказе от воли. Ницше пошел собственным путем, изобретя «сверхчеловека» как мифический способ реализации свободной воли во всей ее полноте, а, сделав это, взял и вернулся к кантовскому определению морали как автономии индивидуальной воли! Фантазия о сверхчеловеке не была пустой: она сделала возможным переход от шопенгауэровской «воли к жизни» к более современной идее - воле к власти. Этим переходом Ницше жестко поставил философскую мысль перед фактом исчерпанности традиционных представлений об источнике морали Там же. С. 400.
по дисциплине: Профессиональная этика
Введение……………………………………………………………………………...3
1. Новый подход Канта к этике……………………………………………………..4
Заключение………………………………………………………………………….13
Список использованной литературы……………………………………………...14
Введение
Творчество Канта занимает совершенно исключительное место в истории западной мысли. Европейская мысль до и после Канта - нечто совершенно различное; можно даже сказать, что именно после Канта западная философия стала западной философией. Невозможно уловить суть проблем, обсуждаемых позднейшими западными философами, игнорируя кантианство. Кант может быть назван европейским философом par exellence, занимая такое же место в европейской философии, как и Платон - в античной (или, скажем, Пушкин в русской поэзии).
Сказанное совершенно не означает, что влияние кантовской философии на западную (и не только западную) мысль обязательно предполагает ее повсеместное принятие или хотя бы адекватное понимание. Некоторые идеи Канта оставлены без внимания; некоторые стали общим местом, внимания более не требующим; некоторые послужили поводом для ожесточенной полемики; некоторые регулярно исчезают и возвращаются на европейское "небо идей", подобно комете Галлея. (В частности, весьма интересным и многозначительным эпизодом в запутанной судьбе критической философии является рецепция Канта русской философской мыслью. Наиболее любопытные и оригинальные - хотя иной раз и одиозные - построения российских философов зачастую были вызваны своего рода интеллектуальной аллергией, возникавшей после первого же ознакомления с критической философией. В наше время в России можно ожидать, напротив, подъема мутной волны спекуляций на околокантианские темы - по вполне понятным причинам.)
Неудивительно, что кантоведение, как историко-философская дисциплина, по завершению огромной работы по изучению и систематизации кантовского наследия, достигла впечатляющего успеха: в настоящее время мы более или менее осведомлены о том, что сказал Кант. Иметь возможность это знать совершенно необходимо, однако настоящей целью подобных исследований является ответ на другой вопрос: Was wollte Kant? (Чего хотел Кант?)
Вершиной философии у Канта выступает этика, базирующая на понимании человека как высшей ценности. Этические взгляды Иммануила Канта представляют значительное достижение философии. Основным законом этики Кант провозгласил категорический императив, то есть внутреннее поведение, которое должно быть формальным наподобие предложений дедуктивных наук.
Непосредственной задачей настоящей работы является экспликация категорического императива, центрального положения практической философии Канта, которая, в свою очередь, является сердцевиной всего его философского творчества.
1. Новый подход Канта к этике
Вершиной философии у Канта выступает этика, базирующаяся на понимании человека как высшей ценности. Кант подвергает основательной критике этику добродетелей, существующую со времен античности. Этика добродетелей с ее телеологической ориентацией видела источники морали прежде всего в стремлении к счастью, как высшей цели. В этике добродетелей, существовавшей до Канта, объективно доброе предшествовало человеческой воле (такие добродетели как храбрость, осмотрительность и т.д.). Этого следовало добиваться и реализовывать в поступках. В прошлом добродетели зарекомендовали себя как ценностные и в силу традиции стали добром, которое, будучи однажды достигнутым, приводило к счастью, и даже было частью этого счастья.
На первом месте стоял не вопрос, к чему следует стремиться, а вопрос: как этого можно добиться. Аристотель говорит, что, например, врач не обдумывает, что он должен сделать. В его жизненной практике лечение больных является само собой разумеющейся целью. Подобным же образом солдат-пехотинец не копается в целях, т.к. его целью является победа в сражении, равно как и сапожник, целью которого является изготовление хорошей обуви. Цели складываются из круга устремлений человека.
Задачей разума является, прежде всего, поиск соответствующих средств для достижения целей. Но цели не определяются человеком в каждом поступке от нуля, а "проявляются" в отдельных случаях при определении позиции в практических жизненных ситуациях в характерных признаках этого единичного случая, по его добродетели или пороку. Этические добродетели были выражением разумного порядка в сфере человеческих устремлений, в которой имеют место и страсти. Добродетели были, например, представлены Аристотелем в учение о mesotes (середина), которое было направлено на достижение этических добродетелей за счет соблюдения "справедливой" середины. Под метафорой "золотая середина" не имелась в виду арифметическая середина, а правильная мера в поступке, определяемая каждым человеком в определенной конкретной ситуации.
Но для Канта "добро" это не то, что показало свою ценность в прошлом (как это, например, имеет место в этических добродетелях), т.к. эти добродетели - по Канту убеждения - еще ничего не говорят о моральности поступков.
Кант делает, таким образом, вывод, что выбор целей зависит от качества воли: только добрая воля преследует добрые цели.
Этот поворот в определении добра называется в этике коперниканским переворотом . Это означает, что поступки (морально хорошие) получают свою моральную ценность только за счет такой воли, которая желает добра. Эта добрая воля свершается за счет деятельности разума. Воля - это не иное слово для "стремления к чему-либо" в смысле аффективного требования. Воля - это выражение поступка, руководимого разумом, как это, например, выразил Фома Аквинский: voluntas est in ratione . Кант проводит параллель воли и практического разума.
| Истоки (происхождение) наших поступков |
| в зависимости от наших склонностей |
в зависимости от принципов разума |
||
| - - - | Определяется внешними целями. Выбор целей не происходит без связей с внутренними причинами, а определяется природой. Человек находится в плену своих желаний творить произвол, не принуждая себя к чему-либо. Человек рассматривает себя как исполнитель своих влечений и потребностей. | - - | Воля сама является целью и тем самым независима от наших склонностей. Человек принимает решения и действует свободно (с помощью воли своего разума)! Разум определяет волю. Эта воля является доброй волей и может иметь следствием только добрый поступок = практический разум. Важным для моральности поступка является не достижение какой-либо внешний цели, а качество воли. Доброй волей является такая, которая при выборе своих максим руководствуется разумом, т.е. категорическим императивом. |
| Внешняя свобода действий. Гетерономия воли. |
Внутренняя свобода воли автономия воли |
||
В первом разделе своего труда "Основы метафизики нравственности" Кант пишет об этом:
"Нигде в мире, да и нигде вне его, невозможно мыслить ничего иного, что могло бы считаться добрым без ограничения, кроме одной только доброй воли . Рассудок, остроумие и способность суждения и как бы иначе ни назывались дарование духа, или мужество, решительность, целеустремленность как свойства темперамента в некоторых отношениях, без сомнения, хороши и желательны; но они могут стать также в высшей степени дурными и вредными, если не добра воля, которая должна пользоваться этими дарами природы и отличительные свойства которой называются поэтому характером".
Кант спрашивает: Что позволяет человеку отличать моральное от неморального?
Его ответ гласит: То, что человек познает в себе необходимость.
Он рассматривает необходимость как призыв разума. Только существа, с возможностью восприятия такой необходимости считаются поступающими морально. Животные исполняют действия, управляемые инстинктами и не могут осознать моральную ценность.
ДОЛЖЕНСТВОВАНИЕ является ДОЛГОМ, который человек ощущает в себе. Источником долга является РАЗУМ.
Кант различает четыре вида долга :
1. Совершенным долгом он называет тот, который не оставляет действующему пространства для поступка.
2. "Несовершенный" тот вид долга, который создает для человека, совершающего поступок, определенное пространство для формы поступка.
3. Долг по отношению к другому.
4. Долг по отношению к себе. / Он обоснован тем, что нужно рассматривать себя с позиций разума, а не только другого; долг всегда рассматривать с позиций разума всех людей, включая себя самого.
| Совершенный долг без пространства для поступка |
Несовершенный долг с пространством для поступка |
|
| По отношению к другим |
Пример: Управлять наследством Заповедь сохранения не оставляет никакого пространства. Нельзя "чуть-чуть" украсть |
Пример: Оказывать помощь в беде Объем оказания помощи зависит от субъективных возможностей помогающего. Поэтому здесь остается пространство. |
| По отношению к себе |
Пример: Запрет самоубийства Поступок, связанный с убийством, конечно, не оставляет пространства. |
Пример: Запрещение лености Объем работы или лености не может определяться в объективно-моральных позициях. Поэтому здесь имеется пространство |
Но и личности следует быть такой, чтобы не поддаваться подавлению и тем более не соглашаться на него. Не позволять обращаться с собой, как с вещью, и не допускать в отношении себя какого бы то ни было произвола.
Такова одна из основных моральных обязанностей человека, сформулированных Иммануилом Кантом. Другой стороной этого требования является запрет на отношение к другим, как к вещи, т.е. использование их в качестве средства для достижения своих частных целей. «Безоговорочное отвержение рабства и беспощадное осуждение продажно-рабского образа мысли» утверждаются Кантом на основе учения о категорическом императиве - основополагающем принципе нравственности, нравственном законе.
Кант создал одно из наиболее проработанных деонтологических* учений о морали. В нем мораль предстает как опыт долженствования.
Человек по-разному побуждается к поступкам. Он может побуждаться в своей воле субъективно, т.е. произвольно выбирать правила совершения поступков, или объективно - с помощью разума. Субъективные правила воления Кант называет максимами, объективные - императивами.
Все императивы выражаются через долженствование. Однако характер их воления может быть разным. Совершение одних поступков необходимо ради достижения определенного практического результата; совершение других ценно и важно само по себе, безотносительно к какой- либо практической цели. Первый тип императивов Кант называет гипотетическими . Это императивы умения (указывающие, что надо сделать, чтобы достичь определенной цели) и благоразумия (указывающие, к каким целям надо стремиться, чтобы стать счастливым) . Императивы такого рода зависят от преходящих внешних или внутренних обстоятельств.
Второй тип представлен одним императивом - категорическим. Особенность категорического императива заключается в том, что он не ориентирует на какую-либо цель, но требует определенного рода поведения как ценного самого по себе. Категорический императив ничего не говорит о содержании поступка или его следствиях; он не говорит, к чему стремиться и что делать. Предмет категорического императива - принципы, обусловливающие поступок; он указывает, как надо делать и из чего при этом исходить. Это и есть моральный закон.
Первый практический принцип гласит: «Поступай только согласно такой максиме, относительно которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом» . В этом принципе находит отражение надситуативный и надличностный характер нравственного воления, в чем заключается его универсальность, или всеобщность. Поступая определенным образом в отношении конкретного лица человек как бы предполагает, что он поступил бы таким же образом в отношении любого другого лица и в отношении него любому другому лицу следовало бы поступить так же.
Второй практический принцип гласит: «Поступай так, чтобы ты всегда использовал человечество и в своем лице, и в лице всякого другого человека также как цель, но никогда - только как средство» . Человек не может утверждать в качестве всеобщих какие угодно правила. По- лагание правила как всеобщего должно одновременно соотноситься с целью самой по себе. Такой целью является человек. Из этого принципа следует недопустимость утилизации кого-либо, точно так же, как недопустимость утилизации самого себя. Второй принцип категорического императива по-своему ограничивает первый принцип: всеобщность оказывается не единственным качеством моральности поступка. Моральный поступок еще и содержательно определен: он должен быть ориентирован на человека как такового безотносительно к каким-либо внешним обстоятельствам или характеристикам.
Третий практический принцип задает характер категорического веления. Утверждая некую максиму в качестве всеобщей, человек полагает ее как органичную часть «всеобщего законодательства» и тем самым выступает в качестве законодателя. Но, задавая закон, человек и подчиняется закону. Посредством третьего практического принципа Кант, не давая его строгой формулы, утверждает, что воля «должна быть не просто подчинена закону, а подчинена ему так, чтобы она рассматривалась также как самой себе законодательствующая и именно лишь поэтому как подчиненная закону (творцом которого она может считать самое себя)» .
Существенным моментом третьего практического принципа категорического императива является то, что он отражает автономию воли нравственного субъекта. Как и идея цели самой по себе, идея автономии воли содержится в представлении о безусловности долженствования. По замечанию Канта, многие мыслители связывали моральное долженствование с законом, но эта мысль не доводилась до положения, что это - закон, который человек устанавливает для себя сам, но устанавливает как всеобщий закон. Канту, можно сказать, принадлежит заслуга введения этого важного этического понятия - «принцип автономии воли», который он противопоставляет принципу гетерономии*. Принцип автономии доброй воли в наиболее абстрактной форме представляет традиционную для моральной философии идею незаинтересованности морального мотива, или бескорыстия.
Итак, долг, по Канту, это «практически безусловная необходимость поступка» . Поступок из долга безотносителен к конкретным обстоятельствам его совершения - он не выводится из опыта и не оправдывается опытом. Это действие не ради пользы и не из симпатии. Поступок из долга совершается не ради некой цели, которая посредством него достигается, а ради самого долга. Лишь совершение поступка из долга придает поступку нравственное достоинство.
Различные действия людей по-разному относятся к долгу. Некоторые действия могут быть хорошими, т.е. быть положительно значимыми для человека, полезными, но при этом не соответствовать долгу. Например, для действующего лица полезны, но противоречат долгу эгоистические действия, в которых интересы лица ставятся безусловно выше интересов других лиц. Есть действия, которые внешне соответствуют долгу, но не являются нравственными по существу; так, люди из корысти могут совершать действия, сообразные долгу. Наконец, люди могут совершать действия, сообразные с долгом, но не из долга, а из склонности и благорасположения. Такие поступки, говорит Кант, заслуживают похвалы и поощрения, но не нравственного одобрения. Лишь совершение поступка из долга придает поступку нравственное достоинство.
Моральный закон - единственный фактор, определяющий нравственную волю извне, уважение к закону и предопределяющий поступки человека, соответствующие долгу. Поэтому исполнение долга всегда предпочитается следованию каким-либо склонностям. Моральную ценность поступка определяет само по себе стремление исполнить закон, а не полученный результат.
Противопоставление долга и склонности - одна из характерных черт кантовской этики. Под склонностью Кант понимал любые влечения и порывы, которые отвечают потребностям, материальным интересам или душевному настрою человека. Даже благодеяние, оказанное только из симпатии, участливости или благорасположения, хотя и полезно благодетельствуемому, мало свидетельствует о моральности благодетеля. Совершение благодеяния есть долг, поэтому моральность человека, оказывающего благодеяния, определяется, по Канту, не самим фактом благодеяния, а тем, руководствуется ли он долгом.
Этот вывод может показаться странным с точки зрения практики реальных человеческих отношений. Но для Канта в первую очередь важно показать значимость беспристрастности и объективности морального мотива.
Как можно видеть, Кант в трактовке моральной императивности отвлекается от той стороны морали, которая представлена через общественную организацию, социальные институты, коммуникативные механизмы упорядочения поведения, и полностью переносит внимание на человека. Кант как будто бы говорит о том, что представляет собой моральный закон. Но по сути его речь не о «моральном законодательстве», не о правилах поведения, а о том, каким должен быть человек, чтобы моральное законодательство заработало. Человек должен быть неподневольным, способным мыслить неподражательно и принимать самостоятельные, ответственные решения. Как разумный и свободный субъект человек принадлежит не «земному», «материальному» миру явлений, где царит физическая причинность, а миру умопостигаемому, или «ноуменальному» - миру чистых смыслов.
В такой абстрактной форме Кант передал одну из наиболее важных и сложных для понимания характеристик морали, а именно, ту, что в морали (посредством морали) человек, будучи членом различных общественных объединений, включенным в социальные связи и зависимости, руководствуется собственным мнением. Это мнение принципиально - оно не подвержено переменам настроений, предпочтений, интересов; оно универсализуемо - высказывается в предположении, что может быть принято любым разумным существом в аналогичной ситуации. Не авторитет, не корысть, не нужда, а свободно принятые принципы становятся определяющим фактором решений и действий. Сообразно с этими принципами человек судит о себе и о других.
